Когда он скользнул равнодушным взором по драгоценным
ливанским кедрам, вывезенным сюда за огромные деньги, она ощутила гнев, досаду,
но вдруг его глаза встретились с ее глазами, хотя она наблюдала очень скрытно,
и она внезапно поняла, что для него лес не предмет любования, а материал,
который нужно рубить, превращать в бревна, строить дома, дворцы, крепости,
тараны, засеки… Лес для него не искусное создание рук Всевышнего, а материал
для работы!
Отец уже указывал ей на людей с такими лицами и такими
глазами. Для них весь мир – лишь арена деятельности. Их деятельности! Отец
говорил, что эти люди – вершители судеб, соль земли. Они становятся
предводителями войск, совершают перевороты, завоевывают царства. Именно они двигают
историю: вперед ли, назад, в сторону, но никогда не остаются наблюдать со
стороны, из безопасного укрытия, как стремится для себя большинство.
И вот такой человек идет по усыпанной желтым песком дорожке
среди павлинов и райских птиц!
– Елена, – подозвала она подругу, – кто вон
тот юноша?
– В камзоле из соболей?
– Нет, ближе к нам.
– Беловолосый, с оторочкой из песцов?
– Да нет же, – сказала она нетерпеливо, – вот
тот высокий, черноволосый! Который даже в наш императорский сад явился в своей
варварской шкуре! Как дикий германец в завоеванном Риме!
Подруга взглянула на нее с удивлением. В голосе прозвучала
едва заметная насмешка:
– Принцесса, но это же… слуга!
– Как… слуга? – переспросила Анна ошеломленно.
– В посольстве люди самого разного ранга, ты же знаешь.
Посол великой княгини, толмачи, помощники, знатные люди. А также челядь для
обслуги. Этот молодой прислуживает даже не людям, а коням!
Анна прижалась лицом к стене с глазком, чтобы подруга не
видела ее внезапной бледности. После паузы, справившись с голосом, сказала
ровным тоном:
– Все ты знаешь…
– А что делать? – вздохнула Елена. – Мы еще
маленькие. Заводить любовь с начальниками дворцовых караулов, как делают
взрослые женщины, вроде бы еще нельзя… Хотя не понимаю почему? А играть в куклы
– слишком взрослые. Только и остается, что смотреть на них и учиться… чтобы
потом быть умнее.
Главным у русов был гигант с суровым лицом. Лицо в шрамах,
но это его не обезображивало, лишь придавало значимость, ибо шрамы мужчин
украшают, как женщин серьги и кольца. С ним ходили еще четверо, указывали
перстами на диковинки, ахали, таращили глаза. Гигант снисходительно улыбался.
Он и мальчик-конюх чем-то были похожи…
Единственным слугой, допущенным вместе с самыми знатными
русами в сад базилевса – остальным вежливо отказали, – был странный слуга,
который не преклонил перед ней колени! Анна чувствовала какую-то тайну.
Елена прильнула к щелочке:
– А ты права. В этом мальчике что-то есть. Врожденное
благородство, гордость. В глазах виден ум. В плечах широк, лицо смелое. И красив
как сам Сатана, прости меня Господь!
– Да, – сказала Анна, – это в нем есть.
Что-то в ее голосе насторожило Елену, но принцесса уже
смотрела в глазок с безучастным видом, перебрасывала царственный взор с одного
руса на другого.
– Славяне, – сказала Елена, потупя взор, –
народ странный… Копни чуть ли не любой знатный род в империи, у каждого либо
славянин в предках, либо в родстве со славянами. А сколько у нас было
начальников эскадр, стратегов из славян?
– Довольно, – оборвала Анна резко. – Славяне
служат в войсках империи по договору. Иные нанимаются целыми племенами. Но они
всего лишь варвары, наемники! Они служат нам!
– И своей далекой родине, – добавила Елена лукаво.
– Вздор! Что могут взять дикие варвары, не знающие даже
Христа, из великой империи? Перестань болтать!
Она резко задернула занавески, закрывая тайные глазки.
Однако перед ее взором все еще шел по залитой солнцем золотой дорожке
широкоплечий высокий юноша с глазами завоевателя и человека, меняющего мир.
Безуспешно орут и верещат над головой редкие обезьяны, в кустах обиженно
вздымают пышные хвосты павлины, раздраженно кричат человеческими голосами
попугаи, обиженные невниманием…
И еще у него взгляд, словно видит ее за этой стеной!
Их вели через бесчисленные хоромы, где и стены, и полы, и
каменные стволы колонн блистали роскошью. Русичам, привыкшим к низким
деревянным потолкам, было странно и удивительно видеть в дальней выси изогнутые
своды, напоминающие небеса. Воздух был пропитан сладкими запахами редких
цветов, заморских смол. Вдоль стен стояли сановники, на каждом столько
украшений из золота и яхонтов, что хватило бы снарядить войско в Испанию. А то
и в набег на Сицилию. И этих сановников здесь больше, чем Святослав брал с
собой народу в походы!
Владимир, его во дворец взял Добрыня с какой-то своей целью,
был потрясен, как потрясены и люди посольства. Даже Добрыня притих, шел
смиренный, глаза стали круглые, а вид имел подавленный, хотя бодрился изо всех
сил. В Царьграде бывал и раньше, но внутрь дворца базилевса попал впервые!
Потом им указали, где стоять, справа и слева ждали не ромеи,
а такие же люди из других стран. Правда, одеты странно, причудливо, одни совсем
черны лицами, другие желты, третьи с красной, как натертой, кожей, но такие же,
как и он, потрясенные, скованные. Это роднило их с русичами больше, чем русичей
с похожими на них ромеями. Владимир инстинктивно чувствовал к этим людям с
другим цветом кожи симпатию. От их неуверенности странным образом черпал свою
уверенность. Не только у него дрожат колени!
Затем глашатаи возвестили о прибытии родни базилевса. Ворота
распахнулись. Владимир воспринял их не как двери, а именно ворота – высокие,
как вход в вирий, украшенные золотом, серебром и драгоценными камнями, из
внутренних покоев по ковровым дорожкам медленно пошли пышно одетые люди.
Им кланялись как сановники, так и послы. Добрыня зорко
следил за соседями, чтобы не наклонить голову ниже положенного. Он не знал, кто
кем приходится базилевсу, но рядом чернолицые послы в цветных тряпках на голове
кланялись одним ниже, при виде других лишь наклоняли голову, а при появлении
третьих чуть ли не переламывались в поясе. Добрыня свистящим шепотом велел
русичам подражать более знающим.
Владимир стоял позади всех, почти не видел важно шествующих,
затем как-то незаметно для себя протиснулся в передний ряд, жадно и трепетно
смотрел на дивную красоту одеяний, надменные лица, украшения.
Внезапно словно ударили в спину. Дыхание перехватило. В
конце процессии рядом с красивой женщиной со строгим лицом важно шествовала
девочка, он ее видел на носилках. Стражи ее тогда назвали принцессой!
Ее детское личико было строгим и серьезным. Неправдоподобно
большие глаза смотрели прямо перед собой, на бледных щеках проступала тень
бледного румянца. Она была во что-то одета, явно богатое, но Владимир видел
только ее лицо.
