Дружинники, завидев двуногую дичь, с хохотом пустили коней
по обе стороны дороги, топча пшеницу, не давая жертве ускользнуть в поле.
Девушка с разбегу уткнулась в конские морды, заметалась из стороны в сторону.
Жадные руки схватили за косу, крик ее был беспомощным, и Владимир, подскакав,
распалился еще сильнее.
– Держите крепче, – велел он. – А теперь
во-о-н к тем ракитам! Освежиться пора. А ты, Филин, заскочи в село, привези снеди.
Переведем дух на берегу, коней искупаем.
Филин весело гикнул, пустил коня вскачь. Дружинники со
смехом тащили плачущую девушку, Филин оглянулся с сожалением, облизнулся.
– Дуй быстрее! – крикнул ему Кремень. – На
местных девок не лезь, мы тебе кое-что оставим!
У реки Владимир грубо схватил девушку, повалил на землю,
упал сверху. Она не отрывала ладоней от лица, слезы бежали безостановочно.
Рыдания сотрясали худенькое тело. Когда он стал сдирать с нее платье, она с
отчаянным плачем ухватилась за подол, темная тень упала на мокрое от слез лицо.
Она плакала, не открывая глаз, слезы струились из-под плотно зажмуренных век.
Лицо покраснело и распухло, веснушки исчезли.
– Чего ревешь, дура! – крикнул Владимир
раздраженно.
– Отпусти, – услышал он сквозь рыдания, –
всеми богами молю, отпусти…
– Еще чего!
– Отпусти…
– Когда потешусь.
– У меня… жених…
– Не издохнете… Я – князь, а он – холоп!
– Отпусти, зверь!
В отчаянии попыталась укусить, он с маху ударил ее по лицу.
Ладонь его была тяжелая, голова мотнулась, как головка цветка. Девушка уже не
противилась его грубым рукам, только плакала жалобно и безутешно. В какой-то
момент вскрикнула от боли, закусила губу. Струйка крови побежала по нежному
подбородку.
Жаркая победная волна несла его, он наслаждался силой, крепостью
своих членов, могучее ликующее чувство швыряло его, пронеслось по спине,
ударило в голову, и он выпустил дикий полувздох-полукрик, его руки сдавили ее с
такой силой, что она вскрикнула, чувствуя, как грубые пальцы-когти зверя рвут
ее нежную плоть. Затем горячее тяжелое тело на ней потеряло жесткость, повисло,
он наваливался весь, выдавив из нее остатки дыхания, и она из последних сил
стала выкарабкиваться из-под него, видя, что больше не нужна.
Дружинники купали коней. Мокрые голые тела блестели под солнцем.
Вода кипела под копытами. Ржание вперемешку с веселыми криками внезапно
донеслось до нее, она с удивлением ощутила, что даже опоганенная и оскверненная
все еще слышит звуки, запахи, видит синее небо.
Он поднялся на ноги, на нем была ее девичья кровь. Она
взглянула на него снизу, отвела глаза. Уже не со страхом или стыдом – с
отвращением и гадливостью. Он понял, по красивому лицу князя прошла гримаса
ярости.
– Дура, – сказал он громко. – Вон ты какая
нежная! Тебя ли лапать грубым мужицким лапам? Я мог бы взять тебя к себе…
Она молчала. В теле была тяжесть и боль, в сердце стало
пусто, словно оттуда забрали все ценное.
– Не в жены, конечно, – добавил он. – У меня
их уже… не помню сколько. Я велю тебя отвести ко мне наложницей.
Она едва шевельнула посиневшими покусанными губами. Он все
же услышал ее «не буду».
– Дура, – сказал он зло. – Моей наложницей!
Не какого-нибудь тиуна или купчика… Я буду иной раз заезжать, ежели по дороге,
тешить свою плоть… Кто из твоей породы откажется от такой чести?
Она прошептала, даже не пытаясь укрыть лохмотьями платья
обнаженную грудь:
– Ты зверь…
– Я?
– Нет, ты хуже зверя… Потому что ты – человек…
Он вдруг заметил на шее тонкую веревочку с крохотным медным
крестиком. Христианка! Последовательница этого чужого Христа, что и в его земле
тайком отыскивает себе сторонников!
– Эй, – крикнул он дружинникам, – отдаю ее
вам. Перепелочка сочная, клянусь Ярилой!
Из воды бросились наперегонки, вопя и поднимая каскады
хрустальных брызг. Девушка в ужасе приподнялась на локте, глядя на бегущих к
ней здоровенных голых мужиков.
Владимир вбежал в воду. Прохладные волны приняли, понесли,
усталого и невесомого, омыли кровь и пот. Он снова чувствовал ярую силу в теле.
Сзади был отчаянный девичий крик, мужской хохот. Кто-то крикнул:
– Гордей, а ты чего отказываешься?
И рассудительный голос:
– Так она ж не нашей веры…
– Дурень, у баб не бывает ни веры, ни нации. Они все
одной веры! Той самой, что должна вовремя раздвигать ноги.
Снова гогот, отчаянный крик, оборвавшийся на взлете, шум возни.
Он размашисто плавал от берега к берегу. Тело уже остыло, с удовольствием
чувствовал упругость мышц, нырял ко дну и подолгу задерживал дыхание, резко
выкидывался из воды и хватал воображаемого врага за горло, бил прямыми пальцами
в глаза, разбивал кадык, снова и снова резал волны, пока с берега не донесся
протяжный крик:
– Княже! Снедь привезли!
Там приплясывал Филин. Он обеими руками махал князю, сам
выворачивал шею, оглядываясь на дружинников, где за их голыми спинами нет-нет
да и белело девичье тело.
Владимир стремительно поплыл к берегу. Филин вынимал из
корзины окорока, жареных гусей, бережно достал корчагу меду. Гордей уже резал
на чистой скатерти мясо на одинаковые ломти. Еще Святослав приучил, что князь в
походе – первый среди равных, лучшего куса перед простыми воинами да не иметь
будет.
Владимир подсел к скатерке, жадно ухватил пахнущее вишневыми
веточками копченое мясо. Дружинники начали оглядываться, по одному оставляли
забаву и присаживались к трапезе. Последние два, покинув недвижимое тело, поспешно
ринулись в реку, спеша смыть кровь жертвы.
Обед был хорош, а хмельной мед выдержан в самой мере.
Крепковат, но не слишком, сладость умерена нужной горечью. Выпили до капли, на
коней садились довольные и веселые.
Когда выехали на дорогу, Кремень вспомнил:
– А девка-то не выдержала… В речку бросилась. Филин
хотел было вытащить, но уже портки надел, мечом опоясался. А Сила пока штаны
сымал да воду ногой щупал – не похолодела ли, – ее унесло по течению. Там
и сгинула…
Владимир смотрел на расстилающуюся перед ним дорогу. Он
ответил так отстраненно, что даже привыкший к нему Кремень удивился холодному
равнодушию великого князя:
– Ничего, у меня народу много.
Глава 31
Он не мог заснуть. Ночь казалась душной, словно вот-вот
должна была разродиться гроза, но все не решалась. С ревом влетел крупный хрущ,
с треском ударился о стену. Слышно, как шлепнулся на пол, ворочался, скрипел
крыльями, пытался перевернуться на брюхо.
