Встал в раздражении, поскреб ногтями покрытую ночным потом
грудь. Волосы мягко скрипели. Да, он теперь – великий князь. А что дальше?
Раньше было к чему стремиться. Боролся за жизнь, за существование в княжьем
тереме, потом сумел выпросить княжение, спасался бегством, выживал в Царьграде…
Была страшная проба сил с Рогволодом, трудное одоление киян и борьба за
престол, за власть над всей Русью…
И вот он уже достиг наибольшего, чего может достичь человек.
Он – повелитель огромной страны, хозяин сел и городов, живота всего живого.
Никто не смеет чинить препон, никто не подаст голос против. У него сотни жен,
тысяча наложниц, в каждом городе у него свои дома – лучшие! – он волен
брать любых женщин, замужних или непорочных, он волен над жизнями.
И что дальше? У него от избытка сил вот-вот лопнет грудь,
как переспелый кавун. Сердце стучит мощно, но что он может ему предложить? Еще
баб, еще дома, еще еды и питья в три горла? В четыре? В пять?
Он страшно крикнул:
– Тавр! Тавра ко мне!
За дверью подхватился задремавший Кремень. Забегали, послышались
голоса: «Тавра», «Князь кличет!», «Будите Тавра!» Наконец в щели под дверью
заблистали огни факелов. Чей-то голос пререкался со стражами, послышались
тяжелые шаги.
В горницу ввалился сонный Тавр. Он был босой, в исподней
рубахе, волосы на голове торчали в разные стороны. Недобро зыркнул на князя,
спросил сипло:
– Какая муха укусила?
– Опять спишь? – обвинил Владимир. – Куда в
тебя столько влазит? Князь твой не спит, а ты дрыхнешь?
– Да что стряслось?
– Садись, – велел Владимир.
Тавр плюхнулся на лавку, откинулся к стене, с наслаждением
запустил обе пятерни в распахнутую на груди рубашку. Послышался скрежет, словно
ножом скребли сковороду.
– Ну сел, – сказал он сквозь раздирающую рот
зевоту. – Можешь говорить. А может, лучше сразу на пол? Такое сморозишь,
что и на лавке могу не усидеть.
Владимир рванул рубашку на груди. Душно, когда же гроза
придет с громами и молниями?
– Сколько племен сбили в одну кучу, – заговорил
он, голос звучал потрясенно, словно бы только ночью осознал, кто он таков и что
за страна в его кулаке, – а что с ними делать? Жить-поживать да добро
наживать? Не-е-ет, я так не могу. Да и неверно это. Это простой мужик может, а
я не должен. Но если я могу строить и разрушать города, переселять народы,
могу… Многое могу! Чересчур многое. И тут не ошибиться бы! Пока карабкался к
вершине, все было понятно. А теперь стою на вершине, холодный ветер пробирает
до костей, и страшно мне! Что делать великому князю?
– Еще сотню жен заведи, – посоветовал Тавр.
Владимир не заметил иронии, возразил:
– Это радости раба.
– Почему? Где у раба столько жен и наложниц?
– Зато он ни о чем другом не мечтает. Да еще чтобы
поиметь жену хозяина! Еще лучше, жен и дочек родни хозяина.
– Гм, – сказал Тавр с удовольствием. – Знавал
я одного такого… Даже жен братьев под себя загреб… Как еще их собак не поимел,
удивительно.
Владимир скривился, стыд горячей волной ударил в лицо. Хотя
чего стыдиться, если тогда было в новинку? Он тогда был тем, кто еще карабкался
к вершине.
А Тавр сказал уже серьезнее:
– Не один ты бился головой в эту же стену. Кто кидался
в излишества, как Сарданапал, кто стихи под лиру вроде Нерона, а другие шли
вовсе воевать весь мир: Александр, Цезарь, Оттон…
Владимир отмахнулся:
– А что толку? Разлетелись империи, как одуванчики…
Оттон только что такую глыбу сотворил, а уже пошла трескаться! Нет, и это не
то.
– Гм… А что то?
– Если бы знал. Для того и позвал тебя. Ты что-нибудь
сморозишь, я возражу, глядишь, и придумается что-то дельное. Так что говори,
чем занимались великие правители.
Тавр не обиделся, пожал плечами:
– Кто не спивался, тот либо завоевывал еще… пока рога
не обламывали, либо укреплял границы захваченного. Еще искали выходы к дальним
странам, прокладывали новые караванные пути… Строили большие корабли для поиска
новых земель… Снимали свое племя с места и уходили за тридевять земель, как
угры или болгары, чтобы на новом месте жить по-новому…
Владимир нетерпеливо стукнул в гонг. Резкий звук пронесся по
комнате, выплыл в коридор и надолго повис там, словно огромный шмель с медными
крыльями.
Явился заспанный Сувор, с ним вошел запах горячей кавы с
цветочным медом.
– Это все рост вширь, – сказал Владимир
напряженно. – А бывает рост вглубь?
– Это как? Чтобы бабы плодили без остановки? Если не
будет усобиц, мора, бескормицы… Но тогда земля от тесноты переполнится!
– Не то… Я могу набрать в дружину еще сто тысяч
человек, а могу и эту обучить и вооружить лучше. Понял? Так и страна моя. Что
толку огнем и кровью строить империю, ежели все одно развалится? А вот как для
своей отчизны сделать что-то такое, чтобы не исчезла, как другие народы.
Напротив, чтобы возвысилась?
Не глядя, он поймал чашу с кавой. Тавр вздохнул и взял
другую. Хорошо, успел пару часов соснуть. Трудно быть правой рукой князя!
Владимир рывком отодвинул стопку книг, встал, потянулся.
Суставы захрустели, голова закружилась от долгого сидения за столом. В глазах
на миг стало темно, застоявшаяся кровь отхлынула чересчур резко, даже в ушах
тонко-тонко запели невидимые комары.
Он опустился в подвал, поморщился от запаха разложившейся
крови, мочи, нечистот. Из стены торчало кольцо, за него была прикована голая
женщина. Ее некогда дородное тело исхудало, груди висели, как тряпки с грязными
концами. Лохматые длинные волосы закрывали лицо. У стены напротив свисало
окровавленное тело, по нему ползали толстые зеленые мухи.
Владимир притворил за собой толстую дверь, сказал весело:
– Здорово живешь, Прайдана!
Женщина вздрогнула, подняла изувеченное шрамами и глубокими
старческими морщинами лицо. В глазах отразился безумный страх. Худое тело
затряслось в плаче.
– Когда же… ты… убьешь… молю… молю о смерти…
Ее беззубый рот кривился в жуткой гримасе. Владимир снял со
стены железные щипцы, задумчиво посмотрел на бывшую ключницу княгини Ольги.
Неужто он уже повыдергивал ей все зубы? А ведь собирался по одному в день… Или
у нее их и было мало? Глаз всего два, это недолго тешиться. Теперь пальцы по
одному рубить… или сперва ногти посдирать?
Он повернулся к туше с содранной кожей, с силой ударил
щипцами наотмашь. Хрустнула кость, туша издала невнятный стон. Владимир
удовлетворенно улыбнулся:
– Живой! Крепкий мужик! Ни глаз, ни зубов, пальцы
обрубил, шкуру снял, все кости перебил… а он еще что-то чувствует… Что бы еще с
ним сделать?
