Владимир гарцевал на легконогом коне, веселый, загорелый.
Вокруг него держались телохранители, поглядывали на густые чащи, откуда могла
свистнуть стрела или вылететь дротик. То один, то другой вламывались в кусты,
гоняли птиц, чтобы не качали ветками, не тревожили.
Распоряжался охотой Тавр. Владимир заранее отвел себе роль
простого охотника. Когда Тавр торжественно протрубил в рог начало большой
княжеской охоты, Владимир первым ринулся за хортами, что затрепетали, пошли
скорым наметом.
Спугнули козу, тут же обнаружили под раскидистым дубом
крупное стадо кабанов. Хорты на них бросились молча, лес вздрогнул от рева
охотников, что неслись вперед сломя головы, проламывались сквозь чащи, позабыв
о великом князе, о ямах и валежинах, которые конь не сможет миновать на полном
скаку, забыв о домашних, позабыв обо всем, кроме разбегающегося зверья, в
которое можно на скаку всаживать пику, метать дротик, которое можно достать
мечом!
Треск кустов и неистовые крики разнеслись в тиши далеко,
поднимая зверей и птиц. Владимир скакал вместе со всеми, потом в бешеном беге
оторвался даже от охраны: что значит выбирать себе самого быстрого коня!
Впереди мелькнула широкая спина Войдана на аргамаке, воевода взял вправо за
мелькнувшей лисой. Зачем, успел подумать Владимир, шкура еще плоха, жрать и псы
не станут, затем конь унес дальше в чащу, проскочил как черная молния под
низкими ветвями и вынесся на широкие поляны, залитые солнцем, снова ворвался
под густую тень.
Конь мчался легко, чуял землю, Владимир дал ему волю, и тот
на скаку перемахивал берлоги, выворотни, коряги со вздыбленными корнями. Из-под
ног прыскали зайцы, мелькнули оленьи рога, выглянул из малинника встревоженный
бурый медведь.
«Богатейшая земля, – подумал он. – Дать бы ей
ладу, дать людям правильный закон. Очистить от грабителей, которых в этих лесах
уже целые толпы. Никто не смеет грабить русский народ, кроме меня. А меня
одного, пусть даже с дружиной и сотнями жен, прокормить легче, чем тысячи
князьков, вождей, вожаков разбойников, ворья…»
Он вдруг ощутил, что на какой-то миг перестал быть
государем. Белый свет прекрасен, вот так бы мчаться и мчаться… И никаких тебе
забот, просто жить счастливо и бездумно…
Холодок страха внезапно пробежал по спине. Смерд может жить
счастливо и бездумно, но для государя такой день будет последним. Пальцы
судорожно вцепились в повод, оскорбленный конь взвился на дыбы. Чувствуя
непоправимое, Владимир резко повернул коня в обратную сторону.
Сбоку в чаще треснула веточка. Неуловимо быстро поднялся
громадный человек, заросший волосами. Лик его был страшен. Только что там была
зеленая стена кустов, и вот огромная рука властно ухватила коня под уздцы, конь
затрепетал и присел от страха. Владимир замер.
– Узнал, убивец?
Ужасное багровое ущелье пролегло через лоб, надбровную дугу,
нос страшного человека, развалив их на две половины, рассекло щеку. Другие
шрамы, вздутые как пеньковые канаты, вдавленные в плоть, легли так плотно, что
не осталось целого клочка. Кончик носа срублен, лицо с широкими ноздрями
казалось мордой кабана.
Человек в другой руке держал меч. Тело Владимира стало
ватным. С ним только нож на поясе, а за плечами лук с полным колчаном стрел. А
этот выжил каким-то чудом, стал еще громаднее.
– Узнал, Вар…яжко…
Сильная рука сдернула его с коня. Владимир упал на спину,
извернулся, избегая меча, что с хрустом вошел в землю рядом, вскочил, но
страшный удар кулаком в лицо бросил его на землю. В голове гудело, он поднялся
снова, деревья качались перед глазами.
Варяжко с наслаждением ударил снова. Владимир согнулся от
дикой боли в паху, а другой удар в лицо отшвырнул его к деревьям. Он ударился
спиной и сполз на землю. Остановившимися глазами видел, как медленно подходит
огромный, как башня, Варяжко. В голове бессвязно кружились мысли, и странно
переплеталась боль оттого, что не успел взять ее, Единственную и Неповторимую,
с ее Царьградом, с надеждой поддеть ногой Варяжко под колено, свалить и
прыгнуть сверху…
Варяжко с легкостью уклонился, со страшной силой ударил
ногой в бок. Дыхание Владимира вылетело со стоном, он услышал хруст сломанного
ребра.
– У печенегов я научился вырывать сердца, – сказал
Варяжко люто, он встал коленом на грудь Владимира, та прогнулась с
хрипом. – Глупцы считают, что если съесть сердце героя… Но ты – жалкий
трус и убийца брата своего! Я просто хочу взглянуть и плюнуть на еще теплое
сердце чудовища, ставшего князем…
Мелькнул нож. У Владимира не было сил даже перехватить руку.
А Варяжко с силой разорвал рубашку на груди князя, вскинул нож для удара и с
наслаждением ударил.
Левую сторону груди ожгло болью. Владимир услышал треск
распарываемой кожи. Но Варяжко почему-то застыл, глаза выпучились. Голос был
подобен рыку льва, но теперь в нем было и удивление:
– Почему на тебе крест?
Владимир заставил губы шевельнуться:
– Я есть христианин…
– Ты?
– Я, Варяжко…
– Ты, гонитель христиан? Язычник, что распинал их,
вешал под ребра на крюках, заживо сдирал кожу?
Владимир повторил тихо:
– Я есть христианин…
Во рту было солоно, теплая кровь выползала изо рта, падала
на голую грудь. Варяжко прохрипел яростным голосом:
– Перекрестись!
Владимир с трудом поднял онемевшую руку, сотворил крестное
знамение. Слева направо, по латинскому обряду. Варяжко все еще держал нож в его
теле, но Владимир чувствовал, что рана небольшая. Варяжко в последний миг то ли
придержал руку, то ли сместил удар.
– Прочти молитву! – потребовал Варяжко.
Владимир сказал несколько латинских слов, затем добавил:
– Господи, прими душу мою… Прости, что не успел
выполнить твое предначертание… Даже понять его не успел… Прими мою душу с миром
и не вини Варяжко. Он не ведает, что творит… Можешь разить меня, Варяжко. Я
прощаю тебе невольный грех.
Варяжко то краснел, до бледнел до синевы удавленника. Лицо
его было страшно. Наконец он поднялся, сняв колени с груди поверженного князя.
Зубы его стучали, руки тряслись.
– Господи, – взмолился он. – Это же убийца
невинного Ярополка! Это же убийца брата своего, это ж русский Каин! Вразуми
меня, Господи! Или испепели обоих молнией, дабы предстали пред очи твои и ты
сам рассудил в своей мудрости, кто прав, кто виноват!
Владимир с трудом собрался с силами, сел. Варяжко в двух
шагах стоял на коленях. Глаза были закрыты, из-под плотно сжатых век катились
крупные слезы. Меч лежал ближе к Владимиру.
Владимир пошевелил шеей, вытер кровь с лица. Разбитые губы
одеревенели, распухшие десны мешали языку.
– Не перекладывай на бога, – сказал он
тяжело. – Слышишь, Варяжко? Мы все еще как дети во тьме. Но все это было
раньше, в прошлой жизни. Теперь мы начали жить иначе… Нам с тобой особо тяжко,
ибо полжизни успели при старых богах… Я натворил немало…
