– Довольно, – сказал наконец Сувор
предостерегающе. – И так растешь не по дням, а по часам! Неделю тому тебя
и на смирную кобылу сажали под мышки, а теперь какого зверя взнуздал!
Владимир не ответил, боялся своего дрожащего голоса. Он
гонял коня по двору, приучая к себе, своему запаху, превозмогал слабость,
заставляя жеребца ощутить усталость раньше, чем свалится с коня он сам.
Сувор задремал под теплым солнышком, очнулся от надсадного
гоготания гусей. Те гоняли забежавшего пса. Сувор потряс головой и удивленно
уставился на кружившего по двору маленького всадника:
– Еще на коне? Тебя сам Велес за ноги держит, что ли?
Что за малец…
– Добрый конь! – крикнул Владимир из последних
сил. Голос его осип, превратился в жалобный писк.
– Еще бы, – ухмыльнулся Сувор. – У хазар
захватили! А они толк в конях знают.
– Но у меня будет лучше, – ответил Владимир. Голос
пресекся, ибо жеребец внезапно пошел боком. – У меня будет свой конь.
Сувор покачал головой, но глаза его смотрели строго и
настороженно. Мальчишка родился и был рабом. А рабу не суждено стать князем или
знатным мужем. Правда, при усердии да старании может выкупиться из рабства,
стать отроком, затем дружинником, а повезет – то и старшим дружинником. Тогда у
него будут свои кони, свой терем, а то и село какое под старость получит в
кормление…
Наверху в горнице послышались визгливые женские голоса. На
перила навалилась заспанная и помятая Прайдана. Ее лягушачьи глаза навыкате,
закисшие как у дворовой собаки, смотрели зло и подозрительно. Смятое, как сырое
тесто, лицо, где отпечатались рубцы подушки, кривилось в брезгливой гримасе.
– Опять этот байстрюк лошадь гоняет, – сказала она
со злостью. – Спать благородным княжичам не дает!
Жеребец оглушительно заржал, понес по двору, уже не слушая
повода. Сувор вскочил, прыгнул прямо с крыльца, но его растопыренные пальцы
только скользнули по шелковой гриве. Упал, перекатился через голову, тут же
подхватился, напружиненный как для смертельной схватки, озверевший, мальчишка
на волосок от смерти, однако жеребец внезапно изменил направление, понесся
прямо на забор.
– Узду отпусти! – закричал Сувор оглушительно.
Жеребец распластался в прыжке. На страшный миг Сувору
почудилось, что конь разобьется о бревна, затем решил, что заденет копытами за
верхнее бревно, перевернется в воздухе и всей тушей рухнет на детское тельце –
ни один конь не одолеет такую высоту, – но жеребец как взлетающая птица
оторвался от земли, поднялся в воздух, всплыл как облачко над забором и
передвинулся на ту сторону…
На самом деле озверелый жеребец перелетел над торчащими
кольями бревен как стрела, яростно понесся вдоль узкой улицы. Комья земли
взлетали над забором как огромные черные галки.
Прайдана злорадно смотрела вслед. Ей с высоты была видна
крохотная удаляющаяся фигурка на бешено скачущем коне. Рядом с ее локтями над
перилами появились две детские головки. Золотоволосые, с голубыми глазами, оба
мальчика были с чистыми нежными личиками, оба в рубашонках до пола, пахнущие
целебными травами.
– Что там? – спросил чистым детским голосом
старший мальчик.
– Все тот же байстрюк, – буркнула Прайдана. –
Авось на этот раз сломит себе шею.
Она сладко, с завыванием зевнула, потянулась. Пышные телеса
заколыхались. У нее было сочное сдобное тело. Гридни любили ее тискать и щупать,
как курицу в поисках яйца, и она гордилась своей дородностью. С такими телесами
могла бы родиться купчихой, а то и боярыней!
– Он опять на коне? – спросил мальчик.
– Да, Ярополк. Ему можно, он – сын рабыни. Зато вы с
Олегом – княжичи… Вам надлежит овладевать княжьими знаниями, вы – будущие
печальники земли Русской. А этот… ему можно водиться с конюхами, простым людом,
грязной челядью. Он спит в золе на печи, потому его зовут запечником,
золушником, попелюшником!
– Запечник, – повторил Ярополк задумчиво. –
Это плохо?
– Хуже некуда. Это даже не человек. А ты, напротив,
выше человека. Ты – княжич!
День клонился к обеду, когда к воротам княжьего терема
подошел, тяжело ступая, вороной конь. На спине сидел измученный мальчонка. Лицо
и волосы были серыми от грязи, мутные капли все еще прокладывали дорожки через
слой пыли.
Гридень-воротник мотнул было головой в сторону ворот, мол,
сам открывай, потом закроешь за собой, но увидел отчаянные глаза ребенка,
нехотя поднялся:
– Да ты едва жив… За что себя так истязаешь?
Конь потащился во двор. Гридень запер ворота, покрутил
головой. Чересчур неистов мальчонка, не выживет душа взрослого мужа в таком
крохотном тельце. Не жилец на этом свете. Не жилец.
У коновязи Владимир соскользнул по влажному боку, едва-едва
одолевая слабость и головокружение. Неверные пальцы не сразу поймали уздечку.
Он повел коня по двору вдоль забора. Нужно охладить, иначе запалится. Для
скачки будет негоден, разве что отдать холопам для работ в поле или забить на
мясо для псов…
Он сделал первый круг, успокаивая и охаживая коня, когда
сверху раздался визгливый крик:
– Ах ты, змея шелудивая!.. Явилси!.. А на кухне котлы
не чищены… А у котлов дров не напасено! А свиньи не кормлены!
Прогремел дробный перестук каблуков, ключница носила сапоги
по новгородской моде. Владимир успел увидеть перед собой лишь необъятные телеса
разгневанной бабищи. Тут же сильная рука швырнула его оземь, спину ожгла резкая
боль. Он услышал свист рассекаемого воздуха, поспешно зажмурился, оберегая
глаза, закрыл лицо ладонями.
Он слышал, как треснула под плетью ветхая рубашонка. Жгучая
боль полосовала тело. Он попробовал подняться, но сильный удар по голове бросил
на землю. Сверху гремел крик разъяренной огромной женщины, в голове мутилось, он
чувствовал тошноту.
Убьет, мелькнула тоскливая мысль. В полубессознательном
состоянии он встал на четвереньки, вскрикнул от страшной боли в боку: острый
носок сапога ударил по ребрам. Его отшвырнуло, он перекатился трижды, всякий
раз хватая в пригоршни пыль и грязь, во рту стало солоно, он выплюнул кровь.
Гаснущим сознанием слышал и звонкий детский смех –
счастливый и беззаботный. Через перила свесились и с удовольствием наблюдали
две белокурые головки. Один княжич крикнул со смехом:
– Прайда, попелюшник уползает!
– Как ящерица, – добавил другой.
– С перебитой спиной!
Он в самом деле пытался ползти, но свистящие удары плетью
сбивали с ног. Лохмотья рубашки опустились на землю. Он наступал на них локтями
и коленями, падал лицом в залитую его кровью грязь, вызывая неудержимый смех
там наверху:
– Прайда, у запечника штанишки целы!
– Прайда, а ты сможешь…
