Их встретили настороженно: конный отряд русов вторгался
прямо во двор дворца болгарских царей, но Самуил бросил резкое слово, и коней
дружинников взяли под уздцы с почтением.
На мраморных ступенях, блистающих под солнцем, появились
взволнованные чиновники Константинополя, бояре Самуила. Растолкав их, вперед
выдвинулся василик. Чело его было нахмурено.
– Великий царь, – сказал он с укором, –
негоже так внезапно покидать двор! Венчание состоится через час, все уже в
сборе!
– А где невеста? – бросил Самуил.
– Во внутренних покоях, – ответил василик
настороженно. – Как и надлежит быть. Ее там обряжают, дают последние
наставления. С нею митрополит…
– Я бы хотел переговорить с нею, – сказал Самуил.
Василик покачал головой, в голосе был снисходительный укор:
– Я понимаю твое нетерпение, великий царь… Но фату с
лица невесты ты волен поднять только после того, как вас объявят мужем и женой.
За спиной Самуила послышался ехидный смешок. Самуил
раздраженно покосился на князя русов. Тот по дороге иронизировал над церковными
обычаями христиан, в пример ставил русские да славянские. Даже у трех племен
славянских были три способа женитьбы: умыкание – по-древлянски, побег по
взаимному согласию – по-тиверски, брак с согласия родителей – по-полянски. Но
во всех трех случаях все было проще и естественнее…
– Ладно, – решил Самуил, – мне не понадобится
поднимать ей фату. А несколько слов я могу сказать в присутствии митрополита и
всех прибывших с нею гостей.
Василик пожал плечами:
– Если царь так настаивает… Я спрошу, может ли невеста
уделить минутку времени. Ведь его всегда не хватает, особенно перед таким
важным событием…
Самуил крикнул ему вдогонку:
– Пусть найдет эту минутку! Не забывайте, здесь вы уже
в Болгарии. И после венчания она станет моей женой, которая да покорится мужу!
В его словах прозвучало грозное предостережение. Василик
втянул голову в плечи и быстро исчез за дверьми. Самуил повернулся к князю
русов, но тот, пряча лицо, умышленно затерялся среди своих дружинников, даже
плащ свой сбросил, выглядел как остальные его дружинники.
Вместе с василиком вышел митрополит. Вид у него был
разгневанный.
– Сын мой, недостойно поступаешь! Недостойно! У твоей
невесты едва сердце не разорвалось от страха за тебя, когда ты исчез так
внезапно. Да и мы не знали, что думать…
Самуил успокаивающе развел руки:
– Были неотложные дела, но все разрешилось. Где
невеста?
– Она сейчас спустится. Но тебе нельзя поднимать
покрывало…
– Знаю-знаю, – прервал Самуил нетерпеливо. –
Потерплю, я уже знаю, что моя невеста красоты неслыханной.
Митрополит посмотрел через плечо болгарского царя. В глазах
блеснула насмешка.
– А, ипаспист Вольдемар! Не лучше ли было во дворце,
чем простым воином в горах?
Самуил оглянулся. Владимир подходил к ним с виноватой
улыбкой, разводил смущенно руками. Он был без шлема, солнце блестело на
выбритой голове, а черный клок волос на макушке ласково трепал ветер. На темном
от солнца и ветра лице глаза блестели сдержанным интересом.
Самуил ощутил, как заколотилось сердце. Сдерживая возглас,
он перевел дыхание, спросил как можно небрежнее:
– Ты знаешь этого воина?
– А кто при дворе его не знает! – засмеялся
митрополит с презрением. – Он мог бы стать командующим армиями или флотом,
ему доверили бы управлять провинциями, поболее Болгарии… прости, царь. Но этот
дурень предпочел вернуться на родину! И что он получил?
– Говори, говори, – кивнул Самуил.
Но лицо митрополита внезапно изменилось. То ли выдал
лихорадочный блеск в глазах царя, то ли ощутил в воздухе неладное, он умолк,
поклонился, попятился назад, бормоча про срочные дела.
Но сзади уже раздались голоса. Двери распахнулись, и по
ступеням начали сходить василики в парадных одеждах и юные греческие служанки,
окружая редкий цветок – принцессу.
Она была легка и прекрасна, даже под прозрачной кисеей ее
лицо выглядело совершенным. У Владимира дрогнуло сердце. Она была похожа в
самом деле.
Самуил бросил грозный взгляд на митрополита, сказал с
поклоном:
– Дорогая Анна! Я непременно хотел тебе показать и
своего сердечного друга…
Он повернулся к Владимиру, но там уже стояли могучий Рогдай
и еще более могучий Мальфред, а Владимир рядом с богатырями-великанами выглядел
скромнее. Да и одеты оба были богаче и ярче.
Голос из-под кисеи был встревоженным:
– Великий царь! Из-за этого прервал мое одевание?
Самуил окинул ее пристальным взором:
– Но ты одета… Так почему не поприветствуешь своего
друга, который больше года стерег дверь твоей спальни?
Среди василиков пронесся едва слышный стон. Лица на глазах
теряли цвет, становились мертвенно-бледными. В глазах появился ужас. Самуил зло
сопел, глаза налились кровью. Ему уже все было ясно. Но игру надо довести до
конца.
Девушка повернула голову к Рогдаю, затем к Мальфреду, на миг
ее темные глаза встретились с глазами Владимира. Он смотрел равнодушно,
напустив усталый и безразличный вид.
– Да-да, – сказала она наконец небрежно, –
приветствую… Но у моей двери стражи сменялись постоянно. Кто запомнит всех? Ты
удивляешь меня, Самуил! Дочери ли базилевса помнить простого стража, одного из
сотен?
– Но его помнит митрополит, а он во дворце бывал
реже, – ответил Самуил резко. – И, как я вижу, вспомнили еще
некоторые… Ну?
От резкого голоса ее плечи вздрогнули. Она наконец
остановила взгляд на могучей фигуре Мальфреда:
– Да-да, припоминаю… Не лучше ли была служба во дворце?
Владимир отвернулся, пошел к своему коню. Гридень побежал
навстречу, держа его в поводу. Сзади раздался отчаянный крик, разъяренные
голоса. Владимир не оборачивался. Жаль молодую женщину, но у нее была
возможность и выиграть. Получила бы многое. А кто хочет прожить без риска,
проковыряется в помоях до старости, а помрет – и жаба за ним не кумкнет.
Лжепринцессу Анну, митрополита и всю свиту, не исключая и
молоденьких служанок, привязали к огромному столбу на городской площади,
обложили соломой и хворостом, а верховный волхв поднес пылающий факел.
Толпа болгар собралась немалая, выкрикивали проклятия и
бросали в пламя щепки, даже платки. Оскорбление, которое базилевсы нанесли
Самуилу, было нанесено всем им.
Крики заживо сжигаемых разносились далеко, Владимир слышал
их, даже выехав из города. Сочувствия не было, только понимание. Сорвалось. Но
могло бы и удаться.
