– Он получит. Но прежде рассчитается за всех наших
воинов, что погибли в его войне с Вардой Фокой.
– Которые ушли с воеводой Рубачом?
Он покачал головой:
– И теми, кто пал под этими стенами. Ведь мы добывали
Херсонес не для себя, для базилевса!
Тавр внимательно смотрел в суровое лицо князя. Тот как
взведенная тетива на самостреле, а желваки так и прыгают под кожей. Что-то все
еще скрывает.
– И это все? – спросил он.
Владимир взглянул дикими глазами, словно стегнул огнем:
– Почти!
– Но все же не все?
– Не все, – ответил он хрипло, в голосе была
мука. – Есть еще одно условие… Которое принесет Руси славу, а мне… вернет
душу.
Никогда еще от Царьграда не уходил такой богато украшенный и
так тяжело нагруженный флот. Сундуки со златом и серебром заполняли нижние
палубы, теснились в переходах, стояли в три ряда под стенами. Империи пришлось
опустошить казну и собрать налоги за два года вперед, чтобы снарядить эту громаду
кораблей с их грузом.
На двух десятках дромонов, что следовали за головным
кораблем, было негде яблоку упасть, столько набилось священников в дорогих
парчовых ризах. Везли с собой церковные книги, мощи святых, реликвии церкви.
Константинопольский епископ часто встречался с самым знатным пассажиром корабля
и всего флота, а также тем трофеем войны, в обмен на который ??вирепый
повелитель Руси обещал вернуть Херсонес.
Все было бы ладно, но в недрах константинопольской
дипломатии, изощренной в интригах высшей сложности, созрела богатая
возможностями комбинация. Очень опасная для задумавших ее, еще более опасная
для тех, кто брался осуществлять, но сколь великие выгоды обещала просвещенному
миру!
Личный корабль базилевса, на котором везли Анну, сопровождали
два десятка боевых кораблей имперского флота. Когда впереди показался корабль,
идущий навстречу, весла на трех кораблях дружно вспенили воду, рванувшись
навстречу, а воины спешно изготовились к бою.
Корабль был похож на варяжский. Такой же задранный нос,
высокие борта, где по обе стороны блестят красные щиты, вывешенные в ровный
ряд, такой же ряд остроконечных шлемов с красными яловцами. По ним кормчий
признал корабль русов.
– Купцы? – спросила Анна.
– Вряд ли… Воинов слишком много. Сейчас узнаем…
Она приложила кулачки к груди, смотрела со страхом. Даже
корабль выглядел молодым и дерзким, как все из страны варваров. Если тяжелые
корабли империи вспарывали волны тяжело и мощно, то корабль русов весело летел
по верхушкам волн, едва задевая воду.
Парус начали опускать заблаговременно. Корабль чуть
развернуло под ударом ветра, полуголые звероподобные люди метнули веревки. На
имперском поймали, но подтягивать не спешили.
– По какому делу?
– От великого князя Руси!
– Что велено?
– К вам перейдет его воевода! Расскажет.
Многочисленная стража наблюдала, как через борт перепрыгнул
человек выше среднего роста, коренастый, волосы как осыпаны снегом, но светлые
глаза смотрят ясно, пристально. Он был одет по-варварски небрежно, но в поясе и
на рукояти меча сверкали крупные рубины и топазы.
– А где Анна? – спросил он густым сильным голосом.
С высоты мостика раздался ясный чистый голос:
– Я слушаю тебя… Господи! Это… это Войдан?
Войдан повернулся, широко раскинул руки:
– Я, мое солнышко!
Анна сбежала по ступенькам, с разбега бросилась ему на
грудь. Ее плечи тряслись, но чувствовала такое облегчение, какого не испытывала
с раннего детства.
– Войдан! Милый! Как ты здесь очутился?
Войдан по-отечески гладил ее по голове, как бывало в те
времена, когда совсем маленькую подсаживал в носилки, в повозку базилевса:
– Известно как… Приехал встречать тебя. Я продолжаю
служить тебе, моя принцесса!
– Войдан! – Она снова прижалась к нему, ухватилась
за ремни на его груди. – Как хорошо… Ты меня не оставишь?
Он весело расхохотался:
– Ни за что на свете!
– А… повелитель Руси?
– Он меня убьет, если я тебя оставлю.
Глава 43
Анна с трепетом смотрела на приближающуюся громаду башен и
крепостных стен Херсонеса.
Приблизились лодки, на веслах сидели русы. Гребли мощно,
весело, глаза были разбойничьи. Она со страхом смотрела на эти чисто выбритые
по языческой моде лица. Бородатые лица попадались крайне редко, ей шепнули, что
это и есть либо христиане, либо иудеи, либо магометане. Правда, многие воины
ислама тоже были с голыми подбородками.
Дромон остановился, проскрипев днищем по песчаному дну. Одна
лодка шла быстрее других, гребцы гребли весело, что-то кричали сильными
голосами. Все были в кольчугах, похожие на больших, блестящих на солнце рыб. На
головах блестели остроконечные шлемы. Голые до локтей мускулистые руки дружно
рвали весла.
С борта бросили веревку, но воин с носа корабля, оставив
весло, прыгнул, как большой хищный кот, ухватился за борт и в один мах оказался
на палубе.
Он был высок и черноволос, как грек, на бритой голове ветер
трепал клок черных как смоль волос. Чисто выбритый подбородок отливал синевой.
Глаза его смеялись.
Анна замерла, прижала кулачки к груди. Сколько раз во сне
она видела эти дерзкие глаза, суровые складки у рта, смеющиеся губы! И вот он
прибыл увидеть, как ее продают великому князю Руси…
Она увидела в его глазах и лице жадность и боль. Он жаждал
ее все эти годы страстно, неистово, он страдал, и никакой накал в письмах не
мог передать того жара, что полыхает в его сердце, это видно по его лицу… Он и
сейчас жаждет ее по-варварски, а это значит – неистово, не зная удержу, не
желая знать никаких препятствий…
Она первая нарушила торжественное молчание:
– Ты прибыл, чтобы отвезти меня великому князю… ныне
императору Руси?
Он смотрел неотрывно в ее лицо, и казалось, его душа
унеслась далеко. От ее негромкого голоса даже вздрогнул:
– Что? Ах да, я для этого и прибыл.
Он покосился на Войдана, что стоял с каменным лицом. В его
темных глазах промелькнуло странное выражение.
– А ты еще не стал христианином? – спросила она.
Ее бывший ипаспист развел руками:
– Да хоть чертом стану, только вели!
Она медленно наклонила голову. Его отчаяние, скрытое за
удалым бесшабашием, понимала.
