– Все будет хорошо…
В зал входили и выходили воины, воеводы. От них пахло жаркой
пылью и кровью, а пот смешивался с запахами гари. На нее посматривали с
любопытством, Анна почти у каждого в глазах видела затаенную хитрость. От нее
что-то скрывали!
Наконец отворилась парадная дверь. Войдан взял Анну под
руку, повел. Она старалась держаться гордо, хотя ее пальцы на руке Войдана
трепетали, а сердечко мелко-мелко тряслось от страха.
Парадный зал был огромен. На той стороне высился трон. По
обе стороны стояли в красивых одеждах знатные мужи, а на троне сидел высокий и
сильный мужчина. На его плечи был наброшен красный плащ, голова была непокрыта,
блестела, чисто выбритая, только иссиня-черный клок волос падал сбоку и
прятался за ухом.
Анна остановилась. Сердце стучало все громче. Великий князь
Руси, это явно был он, величаво поднялся, некоторое время смотрел с надменной
улыбкой, потом вдруг бесшабашно рассмеялся, сбросил плащ и сбежал по ступенькам
вниз.
Это был дерзкоглазый Вольдемар!
Анна еще не поняла, брови ее взлетели наверх, а сердце уже
забилось в радостном предчувствии:
– Ты?
Он засмеялся весело и грохочуще:
– Я!
– Но… а великий князь Руси…
Он оглянулся на бояр и воевод, крикнул со смехом:
– Не похож?
Он протянул к ней руки, и она не помнила, когда преодолела
разделявшее их пространство, очутилась в его объятиях, прижалась так сильно,
что он ойкнул на полуслове, обхватил ее, поднял на руки.
Со всех сторон раздался такой довольный рев, что дрогнули
стены. Она лежала в его руках, прижавшись к широкой груди, а в зал набивалось
все больше людей, здесь были и простые воины, все орали и подбрасывали шлемы,
били рукоятями мечей в щиты.
Последними в двери протиснулись запыхавшиеся василики,
митрополит, высшие чины ромейской империи. На их лицах отразился ужас: их
принцесса, которую они должны были беречь ценой жизни, уже в руках варварского
правителя!
Один с криком: «Княже!», «Базилевс!» – бросился через толпу.
Остальные поспешили за ним. Хоть и нехотя, но давали дорогу: все-таки гости.
Губы Владимира и Анны слились воедино. Он держал ее на
руках, не чувствуя веса, это было его тело, а она прижималась так крепко, что
он в самом деле не чувствовал разницы между своим телом и ее.
Василик подбежал, упал на колени, ухватился дрожащими
пальцами за сапог Владимира:
– О, великий базилевс Руси! Пощади! Но это –
неправильно…
Воины зычно хохотали. Анна наконец оторвала губы от его,
горячих и твердых, застыдилась и спрятала лицо на его груди, а Владимир сказал
с легкой насмешкой:
– Почему? Вот при всем честном народе клянусь, что беру
ее такой же непорочной… как и семь лет назад, когда служил в Царьграде!
Общий веселый рев был ему ответом, где потонули растерянные
вскрики василиков. Анна только и услышала знакомые слова на ее языке:
– Ага, в Царьграде! При ее постели служил!
– Что бы то ни было, а платье невесты должно быть
белым!
– Га-га-га!
– Удалой князь, удалой!!!
Владимир вернулся к трону, усадил счастливую Анну, что не
желала размыкать рук вокруг его шеи. А сам вдруг встал на одно колено. Она
спросила с испугом:
– Что с тобой?
– Не знаю, – ответил он счастливо, – но мне
хочется встать перед тобой на колени.
– Почему? Зачем?
Голос его был недоумевающий:
– Если бы знал… Это что-то выше меня! Главнее.
Наконец-то я получил все, к чему шел так долго. Я люблю тебя, Анна!
Она ответила тихо, но во внезапно наступившей после слов
Владимира тишине ее услышали все:
– И я люблю тебя, мой герой… Я любила тебя все годы. И
ждала…
Последние слова снова потонули в оглушительном реве. Среди
раскрасневшихся счастливых лиц мелькали растерянные лица митрополита и
василиков. Все шло не так, как было задумано. Но принцесса счастлива, видно по
ее лицу. Настолько счастлива, что если правильно все повернуть, то на этом
можно заработать даже больше, чем планировали.
Владимир, бережно обнимая ее за плечи, вывел на балкон. Небо
было черным как сажа, звезды горели по-южному яркие, сочные. Пахло гарью,
кое-где еще догорали дома. Крики почти утихли, лишь глухо стучали копыта.
Анна прошептала, словно все еще не верила:
– Подумать только… Ты сказал еще мальчишкой, что все
равно меня возьмешь… Тебе было тогда десять лет, а мне – семь… И ты всю жизнь
это помнил?
– Я к этому шел, – ответил он. – Я
карабкался, обламывая ногти! Зачем мне было княжество? И великое княжение?
Зачем мне становиться базилевсом, если бы это не дало тебя?
Она покачала головой, голос был потрясенным:
– Тебе было двадцать, когда ты появился второй раз… А
мне семнадцать. Ты стал еще злее, в твоих глазах постоянно были злость и
отчаяние. Ты сказал тогда: я все равно тебя возьму! Одну – или с Царьградом
вместе.
Она засмеялась счастливо, прижалась к нему. Он засмеялся
тоже:
– А кто сказал, что не возьму и Царьград?
Голос был веселым, но глаза оставались серьезными.
Часть войск разместилась прямо в городе. Не всем хватило
домов, ночевали на теплой от пожарищ земле, укрывались звездным небом. Анна
высвободилась из его рук, прислушалась:
– Поют!
– Победители, – ответил Владимир снисходительно.
Он жадно вдыхал запах ее волос, трогал губами порозовевшие мочки ушей. –
Ромеям рога посшибали!
Она покачала головой:
– Нет, это не о войне… Подойдем, послушаем? Я хочу
проверить, насколько понимаю русскую речь.
– Не боишься?
Ее смех был счастливым.
– С тобой?
В зале стражи поднялись, хотели идти следом. Владимир
покачал головой, но незаметно для Анны дал знак. Мол, следуйте в отдалении. Кто
покажется на глаза – прибью.
Запах пожарищ стал сильнее, когда вышли на ступени. Под
ногами захрустела зола. На той стороне площади в багровом свете видны были
воины, слушали кощюнника. У костра собралось их не меньше четырех десятков,
остальные слушали, лежа у своих костров. Чистый сильный голос разносился в
ночной тиши далеко.
Владимир через головы разглядел, что кощюнник стар и слеп,
но пальцы его уверенно бегают по струнам. Песня была красивая и печальная,
слушали затаив дыхание. Он не вслушивался в песню, в душе гремела своя песня,
спросил одного:
