– Я боялся, крику будет больше.
– Сплюнь, – предостерег Борис. – Ты просто
захватил их врасплох. А сейчас пойдут мутить народ. Но зачем ты так…
– Соврал как пес подзаборный?
– Ну, когда князь говорит неправду, это тоже брехня…
На лице великого князя мелькнула жестокая усмешка.
– Так уж и брехня? А где сказано, что он чистый иудей?
А раз не сказано, то каждый волен трактовать, как ему с руки. Зато если он рус…
или пращур русов, то это у многих вышибет оружие из рук. А горлопанам заткнет
глотки.
Борис покачал головой. В глазах было осуждение.
– Ты чересчур политик. А как же с душой? Какой грех на
душу!
– Разве? А я считаю, что эта малая ложь… даже лжишка,
ежели поглядеть, спихнет целый горный хребет моих черных как ночь грехов.
Борис все еще качал головой в сомнении:
– Не знаю, не знаю… Если уж сразу начинается со лжи,
что будет дальше?
Владимир кивком отпустил его, затем, что-то вспомнив,
крикнул вдогонку:
– А крестить будем в день Боромира! Один знаток
подсказал. В этот день вода в Днепре прогревается как нельзя лучше.
По Киеву и Киевщине понеслись на быстрых конях бирючи,
созывая на великий пир к великому князю, коего сам базилевс признал таким же
базилевсом, как и сам. Особые посланники собирали князей окрестных земель, кои
платили дань Киеву. Князья являлись со своими воеводами, боярами, знатными
мужами, малой дружиной. Улицы Киева заполнились пришлым нарядным народом. Все
на дорогих конях, седла и чепраки в золоте, даже конская сбруя блещет серебром,
а сами всадники щеголяют оружием, в рукоятях блещут рубины и яхонты.
В Золотой палате были поставлены столы для светлых и
светлейших князей и великого князя Владимира, ныне императора, в горницы и
покои княжьего терема пригласили на пир князей окрестных земель, на нижнем
поверхе пировали лучшие из воевод войска киевского, столы стояли по всему
двору, где разместились бояре, воеводы соседних племен, знатные мужи, тиуны,
тысячники.
Сотни столов были поставлены на площади перед теремом и на
окрестных улицах, чтобы могла разместиться дружина и жители Горы: торговцы,
купцы, владетельные люди. Еще столы тянулись с Горы по всему Подолу до самой
далекой Оболони, везде было вдоволь жареной и печеной дичи, битой птицы, на
столы подавали огромных осетров, привезенных издалека, сомов, карасей в
сметане, а уж заморское вино подкатывали бочками. В народе говорили со
значением, что ради этого дня не только великий князь опустошил все подвалы, но
и велел то же сделать всем своим боярам и воеводам.
Тавр, проходя через Золотую палату, цепким взором окинул
стены, окна. Поколебался, велел гридням:
– Оружие со стен убрать! Отнести в кладовую, запереть
на все засовы.
На вбитых в стену крюках густо висели мечи в дорогих ножнах,
секиры, топоры, клевцы, сабли, шестоперы, булавы, а щитов десятка два, и двух
похожих не найти: широкие и длинные в рост ратника и малые с тарелку, круглые и
яйцеподобные, плоские и выгнутые, с гербами и без, деревянные, с пластинками
булата поверх кожи, и богато украшенные восточными умельцами…
Сувор ахнул:
– Как же это? Да как без него? Испокон веков… Святослав
под ним пировал, Игорь принимал гостей, Олег собирал совет, Рюрик отдавал
приказы, Гостомысл, Кий…
Тавр невесело улыбнулся:
– Хочешь, чтобы твой князь остался без головы? И я не
хочу. Пьянка будет очень непростая.
Он ушел, оставив Сувора с раскрытым ртом. В палате веяло
грозой. Наконец старый гридень вздохнул и принялся бережно снимать усыпанные
драгоценностями мечи. Старый пес зря не гавкнет, а Тавр умеет чуять беду.
Глава 46
Был восхитивший многих неимоверно пышный обряд венчания.
Владимир, с детства придумавший себе правило: я могу продавать гнилой товар, но
сам не покупаю, с нетерпением дожидался конца церемонии.
Он шел рука об руку с Анной, девушки засыпали их лепестками
роз, патриарх с огромной свитой жгли благовония, ревели зычными голосами:
– Исполать тебе, деспот!
– Славься, деспот!
– Многие лета деспоту Руси!
– Дорогу деспоту!
И только кто-то прорычал зло:
– Был князь… стал деспотом!
И хотя в словах не было брани, но по тону было, что был
человеком, а стал дерьмом, и Владимир повел бровью, вышколенные гридни бросились
в толпу. Раздались крики, свист булата, смачный хруст рассекаемой плоти с
костями вместе. Злой голос оборвался на полувсхлипе.
Владимир шел с недвижимым лицом. Что позволено простому
мужику, то не позволено князю. И что позволено князю, не позволено императору.
Деспот. Отныне он – деспот. В его руках вся мощь церковной власти и мощь всего
войска.
Надо будет забрать двуглавого орла у ромеев, когда их
империя падет под русскими мечами!
– Что будем делати, братья? – спросил Несс тяжело.
Его кустистые брови сдвинулись на переносице, глаза остро оглядели собравшихся
волхвов. – Князь предал русскую веру.
Докучай и Коновал, молодые и горячие, разом подались вперед.
Докучай сказал торопливо, захлебываясь, словно выплевывал горящие угли изо рта:
– Мы не приемлем! Стоит кликнуть клич, весь русский люд
встанет! Оружие есть в каждой хате. Мы убьем всех чужаков, а будет князь их
защищать… что ж, найдется на Руси достойный князь и помимо Владимира!
Страшные слова были произнесены вслух. В воздухе веяло
грозой еще больше. Несс покачал головой:
– Он привел большое войско. Князья окрестных земель
тоже привели немалые дружины.
– Одних киян вдесятеро больше, – сказал Докучай
упрямо.
Коновал как в гулкий бубен бухнул:
– Верховный! Ты ж знаешь, что, ежели кияне возьмутся за
оружие, войску князя не выстоять! Даже с дружинами соседних земель. Да и не все
в его войске так уж станут за чужую веру. За князя – да, но им предстоит не
только повергать наших богов в огонь и ставить вместо них кресты, но и убивать
тех, кто своими телами будет их закрывать от поругания! А это матери и жены
дружинников.
Волхвы одобрительно загудели. Несс сидел в глубокой
задумчивости. Легкий ветерок шевелил серебряные волосы.
– Но это реки крови… – прошелестел его слабый голос.
– Впервой ли? – бросил один из старых
волхвов. – То хазары, то печенеги, то ромеи…
– А это русы, – возразил Несс. – Самая
страшная война, когда брат на брата, сын на отца… Не ручьи – реки крови текут.
Да, сумеем одолеть великого князя. Да, уничтожим в страшной войне огромное
войско, дружины князей, убьем его самого, истребим его семя… Но после такой
войны остаются выжженные поля, где только воронам раздолье… Русь утонет в
крови. Мы не успеем нарожать новых людей, а наши опустошенные земли без боя
возьмет любой народ, кто захочет.
