– По Корану можно только четыре… Остальных именую
теперь наложницами.
Владимир заставил себя улыбнуться шире. За столом явственно
веяло опасностью. Рядом с Палеем сидели князья, за которыми стояли могучие
племена тиверцев, уличей, вятичей, и почти все они приняли ислам. И за столом
держались вместе, чувствуя себя скрепленными одной верой-целью. Это была
грозная сила даже за столом: вина в рот не брали, а мечи хоть и убрали со стен,
но нельзя убрать с поясов гостей!
Сотни бирючей, срывая голоса, все еще орали наказ князя о
крещении. Кто с седла, привстав в стременах, кто взобравшись на телегу средь
торга, кто с деревьев и высоких пней.
Когда из-за столов никто не поднялся, в город вошли дружины
князя – из осторожности пировали за воротами, – начали колоть в спины
остриями копий, поднимать, гнать в сторону реки. Гуляки сперва еще не могли опомниться,
хотя слух о принятии веры Христа разошелся с победным возвращением войска. Но
одно дело, когда принял князь и все охочие, другое – когда заставляют силком!
Дело невиданное, страшное, святотатственное – как можно примучивать к вере? К
дани – понятно, хоть и жаль отдавать, но надо же содержать общее войско,
кормить волхвов, строить стены вокруг города… Однако как можно принуждать
менять веру? Веру выбирают сердцем!
Разъярившись, люди бросались на дружинников, стаскивали с
коней, били. Вскоре заблистали мечи, послышались крики раненых. Улицы Киева
обагрились кровью. Хмельные люди бросались в стороны, выламывали доски и колья
из заборов. Одного дружинника повалили вместе с конем, удачно брошенный камень
разбил голову, как куриное яйцо. Дружинники, свирепея от сопротивления, рубили
уже всерьез. Люди бросались через заборы, прятались, к реке удалось оттеснить
не больше двух десятков.
Там уже ждали священники в парадных ризах. Епископ Анастас
изменился в лице, когда увидел окровавленных, избитых людей. Их гнали как скот,
били тяжелыми плетьми и тыкали копьями, не давая остановиться.
– Быстрее! – орал сотник. – Вода теплая! Не
утопнете!
На камнях и песке осталась кровь, мигом затоптанная
копытами, когда людей загнали в теплые волны. Анастас торопливо прочел молитву,
комкая и пропуская слова. Варвары греческого не знают, а священники смолчат. Им
уже пообещаны земли, рабы, привилегии, которых не знают в империи. Сейчас
главное – закрепиться. Подлинное наступление на русскую веру начнется потом.
Люди стояли в воде. Кто по щиколотку, а самых дальних
загнали в волны по грудь. Женщины стыдливо прикрывали руками грудь, мокрая
одежда облепляла плотно, священники громко и разноголосо заголосили:
– Кирие элейсон! Кирие элейсон! Кирие элейсон!
Гридни подали коней в стороны. Люди начали молча выходить из
воды. На гридней и священников не смотрели, отводили взгляды. Лица их были
угрюмыми.
– Возвращайтесь к столам! – крикнул сотник. –
Теперь вы, как и наш князь, христиане!
Люди поднялись на пологий берег, оставляя мокрые следы, но
там разошлись в стороны. Уже видно было по их спинам, что за княжеский стол не
сядут. Кто-то обернулся, зло плюнул в сторону священников. Другой погрозил
кулаком.
Тавр видел, как один иудей, то ли желая поддержать
Владимира, то ли с каким тайным умыслом – что за подлое племя, – разделся
донага и шумно вбежал в теплую воду с возгласом:
– Святой отец, крести меня!
Священник с удивлением оглядел ??г?? с головы до ног:
– Гм… похвально, похвально обращение к истинной вере…
Как зовут тебя, сын мой?
– Сруль, батюшка.
– Будешь Акакием, – решил священник. – И
соответственно, и нашему Господу приятно.
А Тавр, поморщившись, посоветовал:
– Либо сними крестик, либо надень портки.
Глава 47
Владимир восседал во главе стола, пировал, угощал, когда к
нему пробрался Тавр, усталый и покрытый пылью.
– Княже… Пора тебе показаться и простому люду.
Лицо его было изнуренное, белки глаз покраснели, веки
вспухли, как от бессонницы. На лбу, прикрытая волосами, пламенела свежая
ссадина.
– Очень плохо? – спросил Владимир одними губами.
За ним наблюдали гости, он держал лицо спокойным и
улыбающимся. Тавр шепнул с той же натянутой улыбкой:
– Вера отцов крепка…
– Идут нехотя?
– Только с мечами у ребер. Но за стол никто не
вернулся.
Владимир поднялся с тем же застывшим лицом:
– Дорогие гости, продолжайте пир! Я отлучусь ненадолго.
С крыльца в глаза ударило яркое солнце. Воздух был жаркий,
наполненный запахами жареного мяса, ухи, хмельного меда, сладких вин. Весь двор
был уставлен столами, псы лениво дрались из-за мозговых костей, но на скамьях
было пусто. Весь необъятный двор выглядел мертвым.
– Ушли на крещение?
– Увели, – бросил Тавр зло. – Другое хуже.
Никто не вернулся… А на улицах народ переворачивает столы, бьет бирючей.
Владимир сбежал с крыльца, отроки подали коней. Ворота была
распахнуты настежь, и, когда копыта застучали вдоль домов – середина улицы была
заставлена столами, – у Владимира похолодело сердце. На земле лежали,
истекая соком, жареные гуси, печеные молочные поросята, под копытами хрустели
черепки разбитых греческих амфор, а земля была темная, вобрав душистые вина.
– Я думал, мне верят, – прошептал Владимир с
горечью.
Конь Тавра пошел рядом, задевая боком столы. Тавр буркнул:
– Тебе и сейчас верят…
– Так в чем же дело?
Тавр подумал, что впервые видит князя таким потерянным,
раздавленным.
– Но ты лишь человек. А замахнулся на их богов!
Издали слышались крики, брань, конское ржание. Владимир
пустил коня в галоп, улица вывела на площадь. Сотни три конных дружинников
теснили цепью галдящих людей в сторону Почайны. Некоторые пытались ускользнуть
под брюхом коней, тех били острия копий. У многих одежда уже была порвана и
пропитывалась кровью.
Владимир поднял коня на дыбы, закричал:
– Всем стоять! Это я, ваш Владимир, буду говорить с
вами!
Дружинники остановились, а люди с надеждой повернулись к
князю, о котором уже слагали песни. Владимир подъехал ближе, с болью
всматриваясь в их угрюмые лица. Они любили его, шли за ним в земское войско,
что соединяло сотни враждующих племен в единую Русь, строили Великую Засечную
Полосу, послали лучших своих сыновей на заставы богатырские…
Тавр шепнул:
– Не вздумай уговаривать! Все погубишь.
– Почему? – спросил Владимир быстро.
