Войдан скалил зубы. Похоже, он не умел служить, как другие.
Его голубые глаза посерьезнели, когда он остановил взгляд на Владимире.
– Ты не похож на князя при деньгах.
– Тавр, – велел Владимир, – дай кошель. Но я
должен честно предупредить тебя, Войдан. Мне сейчас тяжко. На Руси началась
кровавая распря, брат идет на брата…
Войдан хмуро кивнул:
– Не обижайся, княже. Свое горе всегда ближе. Но такая
распря идет по всему свету. Везде кровь льется. И льется ее не меньше. Но если
я поступаю на службу, то служу честно. Это и есть этика наемника, как говорят в
Риме. Профессионального воина.
Владимир метнул ему кошель. Войдан поймал на лету, все так
же небрежно, словно вынул из воздуха, заглянул внутрь и, не считая, бросил в
седельную суму.
– Договорились? – спросил Владимир.
– Можешь располагать мною, княже.
– Тогда езжай с нами.
Далеко впереди маячили силуэты верховых. Дружинники
прощупывали дорогу через лес. За каждым пнем мог таиться лучник, а то и умелец
с самострелом. Тавр незаметно отстал и куда-то исчез. Владимир скакал бок о бок
с Войданом, присматривался. Где-то видел эти голубые, как лед, глаза, и встреча
была не из приятных, все верно. Но в то же время наемник держится с
достоинством, честью явно дорожит. Не похоже, что такой обманет или предаст.
Даже конь Войдана, с виду неказистый, спокойно шел наметом
там, где кони дружинников уже запалились, храпят, роняют пену. А этот сухой,
еще и на кобыл на скаку поглядывает. Жеребца Панаса, еще одного доверенного
боярина, так хватил, что тот завизжал поросячьим голосом, едва не стряхнул хозяина,
теперь идет в сторонке, косится пугливо.
Тавр догнал отряд уже на привале. Бросив повод отроку,
подошел к Владимиру. Оглянулся на Войдана, бросил вполголоса:
– Пятерых.
– Что? – не понял Владимир.
– Пятерых, говорю, встретил он у ручья, а не четверых. Я
смотался лично. Надо же проверить? Пятый уполз, раненый, там остался кровавый
след по траве.
Глава 16
В пути Войдан догнал Владимира, пустил коня рядом. Владимир
помалкивал, видя, что наемник хочет что-то сказать, выбирает момент.
– Послушай, княже, – сказал он вдруг, – ты
разве не помнишь меня?
Владимир всмотрелся в суровое лицо, где даже шрамы словно бы
разгладились от сдержанной усмешки.
– Разрази меня Перун!.. Что-то знакомое, но никак не
соображу.
– Эх, княже… Знал бы ты, с кем говоришь, то, может
быть, нанял бы меня и без денег.
Владимир насторожился:
– Кто ты?
– Помнишь Царьград? Ты не стал на колени перед дочерью
императора!
Лицо Владимира опалило жаром. В сумрачном небе словно
сверкнула ветвистая, как корни дерева, молния. Он увидел нечеловечески
прекрасное лицо девочки, огромные понимающие глаза, услышал звуки небесных арф…
Тело его внезапно ослабело. Он спросил чужим охрипшим
голосом:
– Ты был… телохранителем?
– Начальником дворцовой стражи.
Владимир вспомнил синие, как васильки, глаза, блеснувшие
из-под раззолоченного шлема. Начальник стражи был в дорогих доспехах, шлем
украшен павлиньими перьями, седло в искусной вышивке и усеяно драгоценными
камнями. Он казался полубогом перепуганному и разъяренному мальчишке.
– Ого, – сказал он невольно, – высоко ты
бывал!.. Но как тебя признать, если я слышал только твой голос? Ты ж в золоте
купался, за что же тебя изгнали?
– Ну вот, сразу изгнали… Таких не изгоняют! Дурь
стукнула, захотелось посмотреть родные края. Даже мудрец раз в жизни такое
творит, что и на голову не налезет… А я ж себя к мудрецам не причисляю, могу и
два раза ошибиться. Словом, тут у меня родня, то да се. Бросил все, мне не
впервой, приехал… Неделю пожил, взвыл. Живут как земляные черви! Рассказывают
им про великанов-людоедов, что живут в соседнем лесу, – верят, а когда
рассказываю про дальние страны – смеются. Брешу, мол. За лесом вообще конец
света. Плюнул я, отдал деньжата, что привез, и был таков.
Владимир не слышал: в ушах снова звучал сладостный голос
маленькой принцессы, падали ее музыкальные слова. Они проникали в кровь, в
сердце. Там становилось больно и горячо.
– А как эта, – выдавил он с трудом, заставляя
голос выкарабкаться из хрипоты, – ну та… которую арапы в носилках перли?
Войдан покосился удивленно. Перемену в голосе новгородского
князя заметил. Пожал плечами:
– Принцесса Анна? Ей везет. Стала еще краше. Во всей
империи нет такой красавицы. Тут я согласен с певцами, что славу ее красоте
поют… Но не то главное!
– А… что?
– Посмотрит на кого – ты видел ее глаза? –
насквозь зрит. Читает в его душе, как в открытой книге. Конечно, их при дворце
дни и ночи натаскивают, лучшие учителя и мудрецы своей мудрости обучают, но
почему же и у самого мудрого воспитателя порой дурни выходят? Ее старшим
братьям, Василию и Константину, хоть кол на голове теши, хоть орехи раскалывай
– все одно норовят ускользнуть от учебы. Кстати, Цимихсий, что с твоим отцом
воевал, помер недавно… В той самой постели, в которой он зарезал предыдущего
императора Никифора. Говорят, его отравили. Теперь в Царьграде сразу два
базилевса, но за них пока что правит евнух Василий… А вот она как солнышко
после дождя…
Владимир ощутил, что становится трудно дышать. Кровь прилила
к лицу, уши защипало, будто на них капали расплавленным воском. Он рванул ворот,
раскрывая грудь встречному ветру, прохрипел:
– Ладно… Ты пошел ко мне лишь потому, что узнал меня?
Войдан оскалил зубы:
– Меня охотно взяли бы в обеих столицах мира. Как в
Риме, так и в Константинополе. Там меня знают, там служат мои боевые други. Не
в самых низах!.. Что мне этот медвежий край? Но ты глянулся мне еще там, в
Константинополе. Я тебя приметил. Из таких выковываются вожаки боевых дружин,
что трясут мир… если не гибнут раньше. Ты уже князь, но ведь это не конец?
Владимир мотнул головой:
– Еще не конец… Но он близок. Рука Ярополка с ножом уже
подле моего горла!
Гамаил ехал, покачиваясь в повозке, погруженный в думы.
Хазарин на облучке тянул бесконечную песню, солнце жгло и через войлочный полог
повозки, а дорога тянулась бесконечная, как мудрость Создателя.
Гамаил задернул полог, пусть будет еще жарче, но удушливая
пыль перестанет забивать легкие. Сзади слышался топот копыт, повозку
сопровождал десяток всадников. Сперва орали удалые песни, устраивали даже
гонки, метали стрелы в пробегающих зайцев, теперь притомились, и Гамаил мог
сосредоточиться на своих невеселых мыслях. Завтра к утру пересекут владения
Новгорода. Предстоит тяжелый разговор с молодым князем этого северного
объединения…
