Тригвасон покачал головой:
– Дорога опасная. Ты один?
– Нет. С надежным другом.
– С кем?
Владимир молча хлопнул по ножнам меча. Конунг улыбнулся:
– Да, этот не предаст…
Он продолжал смотреть на молодого воина изучающе. Таких
встречал в своей полной опасностей жизни. Именно из этих вырастают вожди
отрядов, что захватывают целые страны, раздают города своим сотникам, а каждый
простой воин у них получает земли с деревнями, становится знатным господином и
получает право первой брачной ночи! Как жаль, что оба его сына не такие.
Свирепые и яростные, но нет в них расчетливости, нет чувства опасности, а в
пирах напиваются до бесчувствия, и тогда их могут одолеть даже дети. А третий
сын совсем еще мал…
– Никто не сможет тебе дать войско, – сказал
он. – Да и не захочет. Твои шансы на возврат престола чересчур малы. Кто
пойдет с тобой, когда погибнуть слишком легко, а надежда на успех ничтожна? И
награда так мала?
– Я все понял, конунг, – ответил Владимир. Он был
смертельно бледен, но спину держал прямой, а взгляд темных глаз был
твердым. – Но мы еще не мертвы, верно?
Он повернулся к дверям, но конунг бросил резко:
– Сядь.
Владимир повернулся, брови поднялись в удивлении:
– Конунг, я не хочу у тебя отнимать зря времени…
– Сядь, – повторил конунг. – Я не закончил
говорить. Так просто никто войска не даст, но я мог бы… при одном условии.
Владимир насторожился. В суровом голосе конунга появилось
нечто новое. Словно собирался признаться в чем-то стыдном.
– Какое? – спросил он.
Они сели напротив друг друга. Конунг сказал изменившимся
голосом:
– Мой старший сын Олаф через два дня уходит. Ему тесно
здесь, тут только суровое море и голые скалы. Его манят южные моря, богатые
города. Он пытался собрать викингов, но сейчас не время для похода. И он уходит
один…
– Куда?
– Сперва идет в Царьград. Простым наемником, какой
позор для сына конунга! Но я боюсь, что его необузданный нрав там накличет
беду. Здесь ему многое сходит с рук. Когда как отважному и сильному воину, а
когда, надо признаться, как сыну конунга… А там немало могучих воинов, и там он
не сын конунга, а наемник, каких в империи тысячи… Да что там, сотни тысяч!
Владимир смотрел непонимающе. Конунг опустил взор, голос
стал хриплым:
– Он старше тебя… но ты взрослее. Я понимаю людей,
князь. Ты – уже князь, хотя, как я слышал, ты не рожден был князем, а сделался
им. У нас не стыдись этого, этим гордятся!.. Викинги ценят и почитают тех, кто
становится правителем благодаря уму и силе, а не по благородному рождению. Я
наблюдал за тобой на пиру. Ты не пил, а только ел, ты всех слушал, а говорил
мало, ты успел понравиться лучшим людям, а враги не сумели к тебе придраться и
вызвать на ссору. Ты видишь не только то, что спереди, с боков и даже сзади, но
умеешь заглядывать далеко вперед, а мой сын не видит и того, что перед носом!
Владимир слушал внимательно, но лицо держал почтительно
удивленным. Конунг закончил совсем упавшим голосом:
– Я хочу, чтобы ты поехал с ним.
Владимир поднялся, в глазах был гордый отказ. Он поклонился:
– Спасибо за прием, конунг.
– Не спеши. – Голос был не конунга, а усталого и
терпящего поражение воина, который нуждается в помощи, но слишком горд, чтобы
ее просить. – Если поедешь с ним, то тебе легче удержать его от дурости…
Ты моложе, но ты смог бы присмотреть за ним. А за год я соберу для тебя большое
войско!
Владимир поколебался, сел. Сердце снова забилось с надеждой.
– А если… он не захочет вернуться?
– Я думаю, ты сумеешь убедить.
Владимир покачал головой:
– А все-таки?
– Вернешься один, – сказал конунг неохотно. –
Если выживет первый год, то может и дальше. Пробудь с ним год, и я дам тебе
войско! Мое слово твердо.
Глава 19
Они вышли на крыльцо, когда хриплый тянущий звук охотничьего
рога прорвал безмолвие. Сырой холодный воздух задрожал, над головой с сиплыми
криками пронеслись странные птицы. Вдали на изгибе горной тропы показались трое
охотников. Передний нес на плечах оленя.
Даже издали было видно, как он велик и силен, а когда они,
обогнув скалу, вышли к дому, у Владимира перехватило дыхание. Старший сын
конунга Олаф Тригвасон был рожден стать викингом. Высокого роста и могучего
сложения, он был по-мужски красив. Отвага и жажда приключений были написаны на
его лице. Он был обнажен до пояса, несмотря на холодный ветер, на запястьях и
предплечьях блистали широкие железные браслеты.
Он приблизился к крыльцу, небрежным движением стряхнул
добычу, словно листок дерева, прилипший к плечу. Тяжелая туша грохнулась о
ступеньки, дерево затрещало. Олаф засмеялся, показывая белые ровные зубы.
Золотые волосы, перехваченные на лбу железным обручем, трепетали на ветру.
Плотно обтягивающие ноги портки были из плотной шкуры морского зверя, на
широком поясе висел нож, а рукоять огромного меча хищно выглядывала из-за
спины.
– Отец, – сказал он сильным мужественным
голосом, – я видел на дальней скале гнездо орла! Позволь, я добуду из него
птенца?
Конунг сказал сдержанно:
– Сын мой, на той скале не побывал еще никто. Даже
Эгиль Легконогий, что обгонял кошку на дереве… помнишь, что с ним стряслось?
Олаф беспечно рассмеялся. Двое траллов с трудом подняли
тушу, понесли в дом. Синие глаза Олафа остановились на молчаливом Владимире.
– Он многое делал хуже меня, – ответил он
уверенно. – У тебя гость, отец?
– Это конунг из Гардарики, – ответил Тригвасон. –
Зовут его Вольдемар, он явился к нам за помощью. Ты мог бы повести наше войско…
если мы с Вольдемаром сговоримся о цене.
Олаф с холодным презрением оглядел Владимира с головы до
ног:
– Мужчина должен заботиться о себе сам. Я бы никогда ни
к кому не побежал просить помощи!
Владимир стиснул зубы, молчал. Конунг покачал головой:
– В жизни часто бывают случаи, когда помощь нужна.
– Только не мне, – ответил Олаф гордо.
– Таких людей нет, – сказал конунг.
Голос его звучал непривычно мягко, словно рыкающий лев
пытался разговаривать с котенком.
– Он перед тобой, – возразил Олаф гордо.
Завидев конунга и его сына, к ним неспешно подходили
мужчины, женщины, дети. Олафа приветствовали веселыми возгласами. Он вскидывал
могучие руки, улыбался, с боков к рукам поднимались могучие мышцы, делая его
похожим чуть ли не на летучую мышь. От широченных глыб плеч он выглядел
треугольным клином, поставленным острием на узкие бедра. Даже сквозь шкуру
морского чудища было видно, что его сильные ноги приспособлены для долгого бега
с тяжестью на плечах.
