Олаф уронил ложку, а войт кивнул удовлетворенно:
– Похоже. Ты его знаешь?
– Слыхал, – пробормотал Владимир. Он наклонился
над миской, пряча глаза. – О сильных да могучих везде рассказывают.
– Это верно, – согласился войт. – О таких
парнях и здесь долго будут помнить. Только мимо проехали, но для россказней
много ли надо? В наших краях одни медведи да волки. Сегодняшний день похож на
вчерашний, и так из года в год. Пожар когда случится, и то вроде праздника.
Со двора донеслись детские голоса. Войт выглянул, погрозил
пальцем. Там заверещали веселее. Войт снял со стены кнут и, кивнув гостям,
вышел.
Владимир пересел так, чтобы видеть двери. Да и рукоять
скифского акинака теперь торчала из-под руки, едва не задевал, когда работал
ложкой. Олаф проследил за его взглядом:
– Ты слишком подозрительный!
Владимир пожал плечами:
– Зато еще жив.
В молчании ели, прислушиваясь к голосам. Похоже, войт с помощью
кнута разбирал детскую ссору. Но мог и послать мальчишку вдогонку за
дружинниками великого князя. Добротный надежный мужик, опора любого княжества,
он и должен помогать князю крепить порядок, покой, ловить беглых преступников!
Глава 21
За спиной осталось верст двести-триста, а они сменили коней
лишь дважды. Правда, в последний раз попросту украли, не успев и не желая
общаться с хозяевами.
Олаф повеселел, глупо покупать, когда можно украсть. Не в
деньгах дело, но при покупке равняются с торговцами, а в краже есть
героическое, неразрывное с риском, опасностью, блеском холодного булата.
Владимир мрачнел. Пастухи, что брели за огромным стадом, с
восторгом рассказали о княжеских дружинниках на невиданных здесь конях – злых и
огромных. Сами дружинники, все как один, – богатыри, в железной чешуе, в
железных шапках, красные сапоги на двойной подошве из свиной кожи, уздечки на
конях с серебряными бляшками.
Ищут кого-то, объяснили пастухи простодушно. Выспрашивают
местных, а всем войтам объявили о награде за поимку двух особо опасных
преступников. Их велено схватить и держать до их прибытия…
Тут только пастух прикусил язык, глаза выпучились, как у
совы. Его напарник уже пятился, пока не уперся спиной в коня Олафа. Викинг
нагнулся, ухватил за волосы:
– Зарежем?
Голос его был будничным, деловитым. Владимир заколебался.
Пастушок смотрел жалобными глазами, побелел, из чистых синих глаз медленно
покатились слезы.
– Пусть идет, – сказал он нехотя.
– Выдаст, – предостерег Олаф.
Он все еще держал за волосы, а лезвие ножа приложил к горлу.
Пастушок боялся даже вздохнуть, чтобы нож не опустился ниже.
– Если зарежем, – бросил Владимир нехотя, –
все равно догадаются. Тут, поди, отродясь никого не убивали. Разве что кольями
в пьяной драке.
Олаф широко ухмыльнулся:
– Тогда я пошел за колом?
Но пальцы разжал, пастух на ватных ногах без сил опустился
на землю. Олаф хохотнул:
– Вольдемар! Не думаю, что твой Варяжко так уж страшен.
Они поворотили коней. Владимир бросил через плечо:
– Зря не болтайте. Только когда спросят о нас, тогда
уж… А сами не спешите. А то мы вас и после смерти отыщем.
В его хриплом страстном голосе было столько силы, что даже
Олаф ощутил подобие страха. А пастухи со всех ног бросились к стаду, что уже
выбрело на дорогу к селу.
– Не сам Варяжко страшен, – сказал Владимир
тоскливо. – Хотя и он не подарок… Но против нас он поднял весь народ. Мы
теперь два беглых изгоя! А как пройти через всю Русь… а она намного больше, чем
ты думаешь, и не попасть на глаза? Ни в поле, ни в весях, ни в лесу?
Олаф сказал беспечно:
– А что нам еще остается?
– Да вроде ничего.
– Повернуть назад нельзя?
– Ты что, – испугался Владимир. – Лучше уж
звон мечей, кровь и гибель в чистом поле.
– Тогда вперед! – сказал Олаф сильным звонким
голосом. Он гордо и красиво выпрямился в седле. Камень в обруче на лбу рассыпал
солнечные искры, но еще ярче блестели синие, как небо, глаза викинга. – У
мужчин – мужская судьба. А женских могил и не должно быть в поле. Ну, попробуем
во-о-он до того дерева наперегонки?
В малой веси, через которую Владимир и Олаф проехали сутки
тому, войт стоял перед Варяжко. Дружинники окружили старика плотным кольцом,
Варяжко сидел на огромном коне, в котором чувствовалась дикая сила. Сам Варяжко
свирепо сверлил глазами седобородого старца. Тот поклонился явно из вежества,
власть как-никак, а страха не видать в тщедушном теле.
– Владимир, – повторил войт в задумчивости, –
видать, чем-то крепко насолил вам этот удалец, ежели целое войско мчится по его
следу…
– Дед, – сказал Варяжко предостерегающе, – ты
не умничай. Ты скажи только, раз уж он тут проехал, в какую сторону подался?
Что говорил? Что собирался делать?
Один из дружинников с готовностью вытащил плеть с
вплетенными в кожу свинцовыми жилками. Замахнулся, глядя на Варяжко.
Войт покачал головой. Старческие глаза смотрели без страха.
– Я бы на вашем месте оставил это дело.
Варяжко подал знак, плеть обрушилась с силой, послышался
хлопок, будто лопнул бычий пузырь. Рубаха сползла с плеча, на грудь коня
Варяжко брызнула кровь.
Войт дернулся, в глазах застыла боль.
– Бей, раз такая у вас власть. Но я о вас заботился,
молодежь вы удалая! Деньгу вам обещают большую, но разве своя голова не дороже?
Варяжко зло засмеялся:
– Нас две дюжины богатырей. И все мы давно забыли, как
пахать землю. А звон мечей слышим часто. Если ты видел двоих, чьи приметы
совпадают, ты обязан сказать княжеским людям.
Войт сказал смиренно:
– Да. Проезжали тут двое. Разговаривали мало, держались
мирно. Но когда один посмотрел на меня своими синими глазищами, меня продрала
дрожь, будто я голый стоял на зимнем ветру!..
– Это викинг, – сказал дружинник с плетью
возбужденно, – ну-ну, дальше.
Войт вздрогнул, сказал внезапно охрипшим голосом:
– Потом я взглянул в глаза другого…
– Ну?
– Лучше бы меня голым бросили в костер! В его черепе
бушует пламя, перед которым раскаленная болванка в горне покажется сосулькой.
Он едва не сжег меня своими коричневыми глазищами, а когда ушли, я был
счастлив, что по телу не пошли волдыри от ожогов. Даже ведунью вызывал… Кого-то
он мне напомнил! Но кого? Он совсем молод, а мне чудятся времена юного князя
Игоря, когда тот через наши земли вел дружину богатырскую на Царьград…
