– Что ты, – заверил Владимир. – Ты спеши к
Варяжко. Он тебе такое скажет! Еще и награду даст.
Кузнец метнулся в угол, там в самом деле загремели цепи.
Владимир вышел и скользнул в темноту. Он уже слышал далекое пофыркивание коней,
даже ощутил терпкий запах конского пота, разбавленный так, что казался нежным,
как аромат лесных цветов.
Двое коноводов сидели у крохотного костра. За их спинами
сдергивали листья с кустов оседланные кони. Владимир видел их удлиненные морды
с умными настороженными глазами, потом одна лошадь подошла к самому костру,
явно замученная комарами.
Владимир неслышно оказался за спинами отроков. Задержав
дыхание, он протянул из темноты руки, внезапно ухватил за головы, ударил друг о
друга так, что сам передернулся от стука пробитой кости.
– Простите, ребята, – пробормотал он, – но вы
тоже могли бы остаться пахать землю. А кто ходит за добычей, тот может сам ею
стать…
Из коней сразу выхватил взглядом могучего жеребца, сильного
и с яростными глазами. Остальным перерезал путы, зачерпнул из костра пылающие
угли, с гиком швырнул прямо в умные морды. Еще пару горящих поленьев зашвырнул
в кусты, кони с диким ржанием пятились, приседали на крупы. На облюбованного
для себя Владимир вскочил с разбегу. Жеребец дико захрипел, попробовал
подбросить задом. Владимир сдавил коленями бока, напрягся, и жеребец ощутил,
что еще чуть – и ребра затрещат. Владимир услышал тяжелый вздох, жеребец
затрусил уже послушный и смирившийся.
Из темноты от засады закричали дурными голосами. А теперь,
прошептал он себе, только бы конь не поломал ноги в темноте. Только бы помнил
дорогу или хотя бы чуял…
Он не заставлял прыгать, когда конь упирался и пытался
обойти невидимое препятствие, зато на открытых местах несся так, что ветер
свистел в ушах. А вскоре сверху мир залил лунный свет, пусть слабый, но глаза
привыкли, а чутье помогало выбирать дорогу.
Сзади удалялись затихающие вопли, треск, даже звон металла.
Когда рискнул оглянуться, там раздвигалось, как полог в женской половине,
страшное багровое зарево.
Утром и полдня Владимир все еще ждал, схоронившись в кустах.
Место выбрал такое, что всякий, кто подошел или подъехал бы к условленному
месту, не остался незамеченным. Однако Олаф не появлялся. Ни на рассвете, ни
поздним утром, ни в разгар дня.
Дважды он видел шныряющих по лесу мужиков с рогатинами,
однажды на том берегу блеснул панцирь дружинника. Похоже, если искали, то на
том берегу. Не верили, что он, прорвавшись через цепь костров, ушел в далекий и
безопасный Царьград?
До вечера он кружил по лесу, прятал следы. Коня давно нашли,
даже слышал счастливый крик. Мол, Варяжко хоть этим смилостивится в гневе,
потерю коня переживает горше, чем утрату пятерых дружинников.
Пятерых, отметил Владимир сумрачно. Взгляд упал на
ободранные кулаки. Костяшки саднит, кожа повисла лоскутками. Если и прибил
кого, то разве что голова коновода треснула. Остальные пали явно от руки Олафа.
Не сам же Варяжко прибил от злости.
Когда пришла ночь, он, часто затаиваясь, начал приближаться
к веси. Десяток домиков, но сараи прочные, к тому же посреди веси на утоптанной
площади зачем-то полыхает большой костер. Издали удалось рассмотреть высокий
столб, красноватые фигурки людей.
Плечам стало зябко, он стиснул зубы и пополз по темной
земле, хоронясь от редкого лунного света. В правой зажал длинный узкий нож,
острый как бритва, непригодный для швыряния, но перехватить любые путы – что
срезать стебель молочая. Повсюду верещали кузнечики, но умолкали, когда вроде
бы неслышно приминал траву, отпрыгивали, и он со страхом понимал, что для
опытных в засадах людей этого хватит, чтобы не только услышать чужака, но и
понять, как пробирается и где в этот момент находится.
Он уже начинал различать фигурки вокруг далекого костра,
что-то привязанное к столбу, когда из темноты внезапно прозвучал властный
окрик:
– Застынь на месте!
Владимир в самом деле застыл, голос прогремел совсем близко.
Спросил негромко:
– Кто говорит?
– Ты знаешь, – донесся сильный злой голос. –
Но важнее то, что я вижу тебя. Как видят и трое стрелков, что уже натянули
тетивы. Ну-ка, поднимись!
Владимир очень медленно поднялся. Руку держал в тени, чтобы
лезвие не блеснуло. Ни шороха не доносилось, и он изо всех сил вслушивался,
хотя бы уловить дыхание, запах, сопение…
– Варяжко? – спросил он негромко.
– Угадал, – сказал голос злорадно. – Тебя
очень хорошо видно в серебристом лунном свете на звездном небе… Ты выглядишь
красиво, но сейчас я тебе не завидую.
Владимир спросил напряженно:
– А разве мне можно было завидовать?
Голос засмеялся:
– Да, я завидовал, когда ты явился наместником в
Новгород. Даже именовался князем. С той поры за тобой старый должок… И даже
сейчас завидую. Самую малость…
В голосе прозвучало злорадство. Владимир спросил глухо:
– Почему?
– Твой отважный друг бросился тебя выручать. И вот он
стоит привязанный к столбу близ моего костра. Там его стерегут надежно!
Владимир не зря приглушал голос, Варяжко вынужденно повышал,
и теперь уже почти понятно, где тот затаился. В это время сзади пахнуло старым
салом с чесноком. Стиснув зубы, без поворота ударил ножом назад, услышал
сдавленный хрип, руку с ножом потянуло вниз. Кто-то за его спиной заскреб землю
ногами.
Он похолодел: сейчас резко щелкнет тетива о рукавицу, надо
упасть и катиться в темноту, но из кустов лишь хлестнуло злое:
– Чего дергаешься?
– Кто-то упал сзади, – ответил Владимир все так же
негромко. – Что за степь? Ни ступить, чтобы не пихнули!
Он уловил разочарованный вздох. Да, Варяжко выдал свое
место, и трое стрелков, если в самом деле существуют, что-то не слышал скрипа
натягиваемых луков, тоже рядом с этим псом киевского князя…
Он упал, откатился. Над головой с треском переломилась
веточка, посыпались листья, сбитые железным клювом. Он вскрикнул, захрипел,
будто стрела пробила горло, неслышно отполз в сторону и затаился, держа нож
наготове.
Сбоку затрещали кусты. Тяжелые сапоги с грохотом били в
землю, Владимир едва не зашипел, когда подкованная подошва с размаху опустилась
на палец. Второй гридень чуть замешкался, Владимир неслышной тенью взвился
сзади, зажал ладонью рот, а лезвие мгновенно чиркнуло по горлу.
Отпрянул, настороженный как зверь, в темноте послышались
крики:
– Был же тута!
– Оборотень, что ли?
– А может, и оборотень, мать-то ведьма…
– Да, жидовка, а жиды все порченые…
– Ищите кровь! Он же раненый! Кричал-то как…
