Кони послушно ринулись по вытоптанной земле. Стук копыт
слился в сплошной монотонный гул. Под конским брюхом замелькала серая полоса.
Встречный ветер рвал губы и выдавливал глаза. Олаф пригнулся, его золотые
волосы полоскало по ветру вместе с коричневой конской гривой.
Владимир изредка ловил на себе его вопрошающий взгляд, но не
оборачивался, пришпоривал коня. Впереди показалась редкая поросль деревьев,
попробовать бы спрятаться, но с тоской понимал, что если бы по ту сторону гая
мчались киевские дружинники, в их тяжелых панцирях да еще на своих громадных
боевых жеребцах, то можно бы успеть…
Деревья были прямо перед ними, он уже ощутил запах опадающих
листьев, сзади раздался конский топот, визг, и тут деревья понеслись по обе
стороны. Тропа была широкая, деревья стояли редко. Олаф поравнялся, крикнул:
– Что за люди?
– Печенеги! – ответил Владимир. В его глазах был
страх. Олаф лапнул рукоять меча.
– Не отобьемся?
– И не мысли! – крикнул Владимир. – Забросают
стрелами… или сдернут арканами.
– А уйти?
– У них кони не подкованы!
Олаф сказал «ага», поняв наконец, почему так странно стучат
копыта. Он слышал даже среди скал о диких народах, которые не подковывают своих
лошадок лишь потому, что это позволяет им бежать чуть-чуть быстрее подкованных.
А чуть-чуть и есть разница между жизнью и смертью.
Владимир внезапно резко бросил коня вниз по берегу. Олаф
крикнул:
– Ты чего?
– Проверим, в самом ли деле умеешь плавать!
Конь под Олафом заупрямился. Вода бурлила, омывая копыта,
дальше не шел. Течение было сильное, а вода сразу от берега казалась смертельно
темной, недоброй.
– Может, с конями? – крикнул Олаф.
– Это печенеги! – крикнул Владимир. – Они
коней ценят больше, чем людей. Быстрее!
Сам он соскользнул с седла, вода приняла без плеска, а
вынырнул лишь за три сажени. Олаф выругался, все слишком быстро, можно бы
попробовать и подраться, хотя о печенегах слышал столько страшного, что кровь в
самом деле стынет в жилах. Конь под ним шатнулся, когда он с силой отпихнулся с
седла ногами, едва не достав плывущего друга в длинном прыжке.
Вода обожгла как огонь, дыхание перехватило. Он вынырнул,
ошалелый, будто выскочил из проруби, а мокрая и гладкая голова хольмградца,
блестящая как у тюленя, мелькала среди волн далеко впереди. Олаф с руганью
начал поспешно резать воду длинными взмахами. Рядом сильно шлепнуло, словно
вскинулась рыба, потом шлепнуло чуть дальше, а затем его сильно толкнуло в
плечо. Владимир плыл все еще впереди, а позади дикие косматые люди носились по
берегу на лохматых уродливых лошадках, похожие на котов, что боятся замочить
лапы, визжали тонкими злыми голосами. Несколько человек прямо на полном скаку,
хотя могли бы остановиться и прицелиться, метали стрелы. Рядом дрались из-за
оставленных коней. Один торопливо снимал седло, в руке другого блеснул нож.
Олаф перестал оглядываться, ибо хольмградец все еще впереди,
а они уже почти на середине реки. Наддал, холодная вода уже не холодная, это у
него на родине холодная, голова хольмградца и блестящие плечи начали медленно
приближаться. Владимир оглянулся, лицо изнуренное, наддал как мог, но Олаф
догнал, пошел рядом.
– Ну что? – спросил он горько. – У меня на
коне осталось все. Даже меч.
Владимир выплюнул воду со словами:
– Но ты жив.
– Но у меня там меч!
– Лучше он, чем ты.
Олаф в ярости ударил по воде. Брызги взметнулись до небес.
– А что я без меча?
– Значит, ты при нем, а не он при тебе…
Олаф со злости ушел под волну, не дело отважного викинга
состязаться в игре слов. Белое тело мелькало на малой глубине, изгибалось как
гигантская рыба, дробилось на блики. Владимир заработал руками и ногами чаще.
Холодная вода уже начала сковывать мышцы, а берег еще далеко.
Олаф вышел первым, согнулся, упершись ладонями в колени. С
него текло, как с большого пса. Владимир видел, как викинг жадно хватает ртом
воздух, но, когда под ногами ощутилось дно, Олаф уже отдышался:
– Ну, что мы можем, две мокрые курицы?
– Мы живы, – напомнил Владимир.
– Разве? – огрызнулся Олаф. – Если бы
остались, была бы жизнь! Пусть недолгая. Зато погибли бы как мужчины. Что есть
викинг без меча? Не примут в Валгаллу даже объедки со столов убирать!
Берег нависал, как седые брови старика. Олаф с ненавистью
ухватился за белесые корни явора, за спиной был плеск и фырканье, сопение,
затем тяжело зашлепали мокрые подошвы. Владимир карабкался тяжело, дыхание
вырывалось из груди с хрипами и стонами. Олаф выбрался наверх, зло смотрел на
те же яворы, толстые, с ветвями до самой воды, бескрайнюю степь, редкие группки
деревьев, синее небо.
– Ну и что? – спросил он свирепо.
– Это… уже земли… – объяснил Владимир, – за
которые спорят печенеги… фу, уморил, мерзавец… и ромеи. Можно сказать, мы уже…
фу… в империи. До Царьграда рукой подать.
Олаф прорычал:
– Опять врешь? Почему я тебя не прибил по дороге? А
отцу бы сказал, что тебя жабы съели. Я слыхал, что до града Константина надо
плыть по морю. Теплому такому, как похлебка для рабов…
– Будет тебе море, – пообещал Владимир. –
Дней через пять выйдем на берег. Если бегом, как кони.
– А если идти?
– Дней десять.
Олаф сказал зловеще:
– Тогда поспеем за пару суток. Пора тебе увидеть, как
бегают викинги!
Владимир не спорил: согреются, одежка подсохнет, да и в беге
немного найдется равных, покажет и викингу, но когда Олаф мчался как олень час
за часом, не думая даже замедлить бег, Владимир наконец прохрипел:
– Все!.. Сдаюсь!
Олаф повернул голову:
– Что?
Руки его, согнутые в локтях, равномерно двигались, помогая
нагнетать в грудь воздух. Лицо чуть покраснело, но если и вспотел, то ветер
сдергивает эту росу, а рубаху высушивает так, что трещит как прапор в руках
скачущего воина.
– Ты бегаешь… быстрее… – прохрипел Владимир.
Он перешел на шаг, Олаф пробежал еще чуть, остановился,
поджидая хольмградца. Владимир запоздало увидел, что викинг уже на пределе,
бежал на самолюбии, такой скорее упадет замертво, чем сдастся, а ему
продержаться бы еще чуть…
– То-то, – сказал Олаф. Его покачивало, в могучей
груди хрипело и булькало, словно там лопнул бурдюк с вином. – Мы… викинги…
умеем…
– Победил, – признался Владимир. – Я что, мне
ни разу не приходилось вот так… не от кого было… гм…
