– Троих, – подтвердил Владимир. Он прикладывал
перед зеркалом серебряную монету к ссадине на скуле. Вторая ссадина пламенела
на подбородке. – Гады, напали внезапно…
Олаф довольно хохотнул:
– Тогда это за мной охотились!
– Да ладно тебе…
Олаф хохотал, довольный, Владимир же хмурился, сопел.
Наконец Олаф толкнул в плечо:
– Чего насупился? Разве мы не побили их снова?
Владимир наконец поднял взор, смех замер на губах Олафа. В
темных глазах хольмградца привиделся страх. Лицо его друга посерело, по нему
пролегли непривычные для двадцатилетнего парня морщины.
– Что с тобой? – спросил Олаф.
– Побили… – повторил Владимир. – А много ли побьем
еще?
– Да сколько угодно, – ответил Олаф оскорбленно.
Он гордо выпрямился. – Побили же?
– Да. Но некий человек в Царьграде, если у него есть
деньги, будет нанимать все новых и новых. Пока кому-то не удастся, так или
иначе, достать нас. Не удастся напрямую, а это не удалось, попробуют метнуть
отравленный нож в спину. Подсыпят отраву в еду, вино. Подложат ядовитый шип в
постель.
Олаф серьезнел, начал оглядываться, свел лопатки, будто
ощутил холодное лезвие, подпрыгнул и посмотрел на лавку, начал подозрительно
принюхиваться к вину.
Озлившись, сказал сердито:
– Тогда и не жить вовсе, если так бояться!
– Кто боится, тот выживает, – напомнил
Владимир. – Я боюсь… Потому и говорю, нам нужно отыскать этого человека. И
покончить со всем сразу.
Олаф просиял:
– Со всеми, ты хотел сказать? Сколько бы их ни было!..
А то что за жизнь, если в каждом буду видеть человека с ножом под полой.
– И в каждой девке, – напомнил Владимир.
Олаф застонал:
– О нет! Давай поскорее отыщем этого… ну, который
науськивает всех псов на двух парней, которые и цыпленка зазря не обидят. Кто
он?
Владимир развел руками:
– Знать бы. Давай начнем расспросы. У нас есть ниточка.
Те четверо, которые пытались прибить тебя. И те трое, что шли за мной.
Владимир читал купленную за бесценок на базаре книгу, Олаф
самозабвенно чистил доспехи, собственноручно точил меч. Доспехи уже горели
огнем, в отражение смотреться можно, но Олаф все поправлял, убирал видимые
только ему пятнышки, начищал и выскабливал, любовался, отставив панцирь на
вытянутую руку.
Они были двое в кубикуле, верхние нары опустели. Их
напарники по жилью охраняли двадцать вторую ступеньку лестницы во дворец. Парни
шли на повышение, если учесть, что Владимир и Олаф начинали с пятидесятой. Олаф
скорчил рожу своему отражению:
– Ух как грозен! Самому страшно. Не понимаю, как ты
можешь читать! Если бы на меня так посмотрели, я бы на ушах ходил!
– Она может и не прийти, – буркнул Владимир, глаза
его не отрывались от книги.
Олаф поплевал на блестящий бок:
– Брешешь… ждешь! А книгу вверх ногами держишь.
Владимир испуганно дернулся, Олаф захохотал. Хоть и сам не
знал, где верх, а где низ, читать еще не обучился, но поймал хольмградца,
поймал!
Снова полюбовался своим отражением, сказал озабоченно:
– Во втором легионе завели себе орла для талисмана!
– Двуглавого?
– Да вроде нет…
– Тогда это слабый талисман, – определил Владимир.
Олаф повеселел:
– Вот и я так думаю. Как считаешь, не завести ли и нам
что-нибудь? Давай сопрем козла. Пусть живет у нас в казарме вместо талисмана!
– А вонь?
– Привыкнет, – отмахнулся Олаф. – Мы ж
привыкли?
Он оборвал хохот, прислушался. В тишине засов на двери
звякнул. Оба бросили ладони на рукояти мечей, Олаф встал сбоку, толчком сдвинул
металлический стержень. Дверь неслышно отворилась. В темном коридоре смутно
вырисовывалась закутанная с головой тоненькая фигурка. Аромат дорогих
благовоний ворвался в кубикулу, не потеснив запах пота, а странно
перемешавшись, создав новый сплав, как смесь меди и олова образует новый
металл, бронзу.
Фигурка высвободила из-под покрывала тонкую руку, сделала
призывный знак. Владимир отшвырнул книгу, подхватился. На женской руке золотых
браслетов блистало больше, чем понадобилось бы на покупку десятка деревень.
Они шли по освещенным переходам и темным коридорам,
поднимались по лестницам, минуя стражей. Молчаливые воины вытягивались при их
приближении, а особо доверенная челядь, допущенная во внутреннюю часть дворца,
молча скрещивала руки на груди и кланялась низко и почтительно.
Он шел по залам, что переходили один в другой, и везде
склонялись молчаливые фигуры. Чем ближе зал к внутренним покоям, тем громаднее
у входа стражи, тем преданнее и провереннее. Последние три зала могли посещать
только Анна и оба брата-императора да еще избранные слуги и слепые массажисты.
Сердце Владимира едва не разбивалось о клетку груди. Он
чувствовал, что задыхается. Лоб взмок, по спине пробежала щекочущая струйка.
Проклятые ромейские ночи, подумал он затравленно. Даже сейчас нет прохлады.
Наконец вошли в громадный зал. Владимир невольно отшатнулся.
Показалось, что вступил в бесконечный мир вирия, ибо стен так и не увидел, а
тысячи и тысячи светильников уходили вдаль, где измельчались так, что терялись
вовсе. Женщина приложила палец к губам, поманила. Он осторожно двинулся следом,
переступая словно по тонкому льду. Не сразу сообразил, что стены сплошь
заставлены громадными зеркалами, но все равно громадность зала потрясала, а
мириады светильников слепили. Хотелось зажмуриться или закрыть глаза ладонью.
Сердце грохотало так, что болели уши. Но за этим залом
оказался еще: зеркал меньше, горят лампады, строго смотрят лики святых, в
которых Владимир сразу узнал лица базилевсов и царственной родни, под стенами
плотно стоят массивные сундуки, скрыни, над ними на особых подставках блестят
золотом и серебром лари и ларцы. Если сундуки, как догадывался Владимир, битком
набиты золотыми монетами, то в ларях доверху алмазов, драгоценных камней. Здесь
либо царская казна, либо ее немалая часть. Ибо ежели базилевс возжелает кого-то
одарить, он не должен посылать человека в тщательно охраняемые тайные подвалы.
Он должен просто протянуть руку и взять нужное количество злата.
Ошалевший, он сквозь струйки пота, бегущие через глаза,
смутно увидел массивную дверь, отделанную украшениями из золота и серебра.
Ручка в виде головы дракона с ощеренной пастью, вместо глаз горят крупные
рубины. Свет переламывается в гранях, ярко-красные глаза злобно следят за
каждым движением.
Едва не оглохнув от ударов сердца, он осторожно толкнул
створки. Обе подались без звука. Он шагнул вслед и очутился в небольшой, но
богато обставленной комнате.
