Владимир нахмурился, думал. Листоверт замер – от ответа
зависит его жизнь. Внезапно глаза Владимира гордо блеснули.
– Я уеду. Через полгода.
Листоверт шумно выдохнул, закашлялся, выплюнув сгусток
крови. Вытерся платком, голос был полон озабоченности:
– Полгода я не смогу ждать. Ярополк ждет сообщений.
– Сообщи, что пока не удалось…
– Не понимаешь, – сказал Листоверт с
сожалением. – В нашей работе бывает и проверка. Уже бывало, что человек,
который давно живет в чужой стране, перестает ее считать чужой. А свою лапотную
Русь забывает. Потому, я знаю, за моим предшественником один присматривал и
тайно доносил. Еще князю Игорю.
Владимир остро взглянул на Листоверта:
– Разве он еще жив?
Листоверт скупо усмехнулся:
– Убили в пьяной драке. Где-то ночью на другом конце
города. У продажных девок.
– На другой день, – сказал Владимир
понимающе, – едва ты узнал, кто за тобой смотрит и тайно доносит? Давай
так, через три месяца ты повторишь попытку. Ну, пошли людей куда-нибудь. Я даже
покажусь. А то могу встретить, прибить еще пару. Посылай таких, кого не жалко.
Листоверт отмахнулся:
– В Царьграде людишек как грязи. Здесь никого не жалко.
Даже своих. А что потом? Я не могу тянуть долго.
– А через полгода я исчезну.
Листоверт испытующе смотрел в лицо молодого витязя. Совсем
еще юн, но на лбу пролегли две глубокие складки, глаза смотрят строго, будто
идет по веревке над пропастью.
– Вряд ли сумею растянуть на полгода, – сказал
Листоверт с сомнением. – Попробую. Но как получится.
Владимир кивнул, повернулся к двери, уже не опасаясь
подставить спину. Правда, Олаф начеку, сопит как дракон, устрашает. Когда
Владимир был на пороге, услышал странный смешок. Оглянулся, бросая ладонь на
рукоять меча, но Листоверт лишь помахал рукой:
– Я просто подумал…
– Что?
– Да так… Потом как-нибудь, при случае. Или ты сам его
найдешь. Будь здоров… князь!
Глава 37
Через полгода службы обоих зачислили в ипасписты. Этих
избранных из избранных даже базилевсы знали в лица и по именам. Из их числа
назначались командующие армиями, флотом, здесь растили будущих полководцев,
наместников провинций и даже императоров.
Однажды Владимиру намекнули, что его имя мелькнуло в списках
претендентов на должность префекта всех палатийских войск. Власть префекта была
безгранична. Бывало, что префект, невзлюбив императора, сбрасывал с престола и
отдавал его другому, а то и занимал сам. Если, конечно, чувствовал, что может
заручиться поддержкой палатийских войск, раздав им достаточно золота.
Владимир отшучивался, отвергал даже намеки на такую
непомерную честь. На него стали смотреть с подозрением. Хочет стать базилевсом
сразу? Как стал Анастас, дворцовый солдат, которого императрица возлюбила за
его удивительные глаза: один голубой, другой – карий? Тот убил базилевса за
столом и взял власть с помощью его жены. Но сейчас на троне сразу два
брата-базилевса, а жен у них нет… Правда, по дворцу уже поползли первые слухи о
внимании, которым младшая сестра базилевсов одаривает этого замкнутого этериота
с проницательными глазами…
Владимира больше беспокоили две попытки убить его. Один раз,
когда стоял на входе в императорский дворец, напали трое, имитируя пьяных, лишь
выучка и скорость спасли от длинных ножей, а второй раз уже внутри дворца, что
обеспокоило больше всего. Если это все еще люди Ярополка, то либо Листоверт не
держит слово, либо у Ярополка здесь есть и второй, подобный Листоверту. Правда,
такое расточительство маловероятно. Если же тут замешаны ромеи, опасающиеся его
чересчур быстрого взлета, то дела намного хуже… Теперь надо опасаться всего на
свете, ибо ромеи чаще пользуются ядами, чем честным булатом.
Анна при тайной встрече спросила:
– Ты отказался войти в список на должность префекта?
– Список – еще не должность.
– Но уже это дает шанс… Ты должен быть сильным,
Вольдемар! Со слабыми не считаются.
Владимир оскалил зубы в хмурой усмешке:
– Но как же тогда Русь?
– А что тебе крохотная Русь? Ты мог бы стать здесь
императором.
– Гм… Всего лишь императором… А став князем на Руси, я
мог бы взять Константинополь и стать властелином Руси и Восточно-Римской
империи сразу.
Отшучивается, подумала Анна. Или нет? Голос все-таки звучит
серьезно. Внезапно она ощутила, как по коже пробежал озноб. А что, если это как
раз ему предназначено взять их город, а с ним – империю? Но для этого ему надо
вернуться в свои дикие земли, полные свирепых сильных людей, выжить там, стать
у них вождем, убить других вождей и стать верховным властелином, а затем уже
двинуть несметные войска сюда…
– А что ты собираешься делать на Руси? – спросила
она едва дыша.
– Там меня ждет трон, – ответил он просто.
– Ты не шутишь?
– Нет. Правда, на нем пока сидит другой человек…
– Другой?
– И он уступать его не желает.
Она засмеялась, но по его глазам поняла с холодком, что воин
с Севера все-таки не шутит. Но если он вырвет из рук другого власть в своих
землях, то этот человек в самом деле бросит свирепые войска на империю!
Но не потому лишь, что поклялся взять ее?
– Я не такой уж и патриот, – сказал он
серьезно. – Мог бы оставить хоть Русь, хоть другую землю… Я убежден, что
человек должен жить там, где ему хорошо…
– Но разве здесь не лучше?
Он задумался, заговорил медленно, колеблясь и подбирая
слова:
– Что есть лучше? Когда богаче? Когда земля лучше
родит, а зима теплее? Но как же тогда наши деды… Мне рассказывали волхвы про
нашего давнего предка Скифа… Дескать, однажды всем племенем, перевалив через
горы, пришли в цветущую долину. Зеленая сочная трава до пояса, дичи
видимо-невидимо, в лесу полно ягод, в реках тесно от рыбы… Племя зажило
счастливо. Кони стали сытыми и крепкими, женщины рожали по двое-трое детей,
мужчины пасли стада, где каждая кобылица приносила по три жеребенка, овцы
ягнились пять раз за лето… И тогда вышел как-то из шатра Скиф, воскликнул с
мукой: как мы живем? Мужчины стали тучными, как женщины, забыты бранные
подвиги, забыты честь и слава, никто не проливает кровь за родину, за детей, за
любовь…
Она слушала едва дыша. Лицо северного варвара было
печальным. Ее сердце замирало от нехорошего предчувствия.
– И… что ему ответили?
– Ничего. Мужчины разошлись, повесив голову. Эта ночь
во всем племени была тягостной. А к утру во многих шатрах слышался женский
плач. Когда взошло солнце, многие мужчины уже седлали коней, чинили давно
прогнившие от безделья повозки. В их сытых потухших глазах снова сверкала
прежняя удаль, они выпрямляли спины и подтягивали животы. Их ладони снова
любовно гладили потемневшие рукояти мечей-акинаков. Мужчины племени знали, что
уйдут в трудное неведомое, оставив теплые обжитые места, многие погибнут в
боях, умрут от ран и болезней… И еще неизвестно, найдут ли землю лучше. Но
только так достойно жить для мужчин.
