Олаф поставил кувшин рядом со своим ложем, чтобы совершать
возлияние возлежа, как он сообщил, подобно римским цезарям, но вместо бульканья
Владимир услышал храп. Похоже, в тесной комнате появился еще и конь, только
храп был не отрывистый, а нарастал как морской прибой, усиливался и поднимался
до победного грохота, затем обрушивался на берег… а здесь на противоположную
стену, распластывая по ней Владимира, превращался в львиный рык, затем резко
обрывался, и наступала короткая пугающая тишина, какая бывает только перед
надвигающейся грозой…
Владимир нехотя поднялся, кончиками пальцев деликатно сдавил
слабый огонек светильника. В полной темноте вернулся не к постели, а сел в
угол, начал прислушиваться.
За окном была полнейшая тишина. За дверью очень не скоро
послышались тяжелые шаги. Кто-то ступал медленно, что-то бормотал. Шаги затихли
перед дверью. Ручка дернулась, затем голос проревел ругательство, шаги
сдвинулись дальше. Опять слышалось бормотание, ругань, наконец Владимир
услышал, как со скрипом отворилась дверь в соседнюю комнату. Постоялец ввалился
с шумом, пинком отправил дверь обратно. Та стукнулась так, что наверняка
проснулись нервные женщины и богатые купцы даже в Царьграде.
Слышно было, как бурчит, сопит, ругается. Затем стена
вздрогнула от удара. Сапог, понял Владимир. Он ждал, насторожившись, но второго
удара не последовало. Постоялец сопел, кряхтел, потом начал стихать. Владимир,
сжавшись в комок, ждал, наконец ощутил со злостью, что сейчас не выдержит,
выбежит в коридор и ворвется к гуляке с криком: «Да бросай же, черт тебя
забери, и второй сапог!»
Сердце колотилось бешено, нет хуже состояния, чем ожидание.
Наконец пришла трезвая мысль, от которой стало даже стыдно: а вдруг это калека
с одной ногой? Ворваться к такому – грех на душу взять. Еще помрет несчастный с
перепугу, если на пороге среди ночи возникнет разъяренный этериот, перекошенный
в крике!..
Он начал успокаиваться, по телу пошло блаженное тепло. И тут
в стену грохнуло так, что он подпрыгнул, ударился головой о полку для посуды.
Гуляка наконец-то стащил и второй сапог, а со злости запустил так, будто
собирался пробить стену вражеской крепости.
Владимир пощупал шишку на голове, выругался. Завтра встретит
этого дурака, даст по роже. Впрочем, запоздалый постоялец встряхнул, будто сам
дал по роже, разозлил. А то уже засыпал… Завтра надо будет заплатить за его
обед…
И снова время тянулось, как липкий сок. Владимир ждал, а
когда за окном послышалось легкое царапанье, не стал уверять себя, что
почудилось. Тот, кто карабкается к ним, мог бы прийти и раньше. Скоро рассвет!
В слабом свете серпика луны он увидел, как в окне появилась
темная тень. Человек стоял на лестнице, всматривался и вслушивался очень
внимательно. Владимир был сбоку в тени, Олаф тоже, но его можно было найти по
храпу. Неизвестный наклонился вперед, Владимир уловил едва заметный кивок. Тот рассмотрел
наконец спящего Олафа, руки бравого ипасписта все еще обнимали кувшин, второй
кувшин лежал на боку у ног, ясно видимый в светлом квадрате луны.
Неизвестный медленно перенес одну ногу, прислушался. Так же
осторожно влез целиком, но к спящему Олафу не бросился, как надеялся Владимир,
вообще от подоконника не отклеивался. Голова его медленно поворачивалась из
стороны в сторону. «Меня ищет, – подумал Владимир тоскливо. –
Осторожный!»
Сзади послышались приглушенные голоса. Донесся негромкий
треск перекладин, кто-то лез еще. С двумя или тремя справиться будет труднее,
подумал Владимир. Даже имея на своей стороне внезапность. Они знают, с кем
имеют дело, а тут угадай, чем вооружены, какое движение сделают следом…
Хватит риска, подумал он зло. Надо наверняка. Он сильно
ударил ногой по колену неизвестного, тут же схватил меч и обрушил удар наискось
сверху. Даже если у него под одеждой кольчуга…
Он не был в кольчуге. Меч разрубил его до пояса. Владимир
уперся ногой и выдернул меч. Вторая голова показалась над подоконником, острием
меча, как наконечником копья, ударил в лицо. Послышался сдавленный крик,
человек исчез. Снизу донесся удар о землю. Зашелестело, голоса зазвучали
громче. Потом по стене заскрежетало, уносили лестницу, донесся удаляющийся
топот.
Владимир вытер меч, бросил в ножны. Олаф все еще сладко
спал, храп был могучий, как северный прибой. Подумав, Владимир осторожно вынул
из ножен меч Олафа, вымазал в крови и вложил рукоять в ладонь викинга. Отступил
на цыпочках, вернулся к постели и лег. Сердце стучало часто, требовало работы,
но усталость не помешала заснуть раньше, чем он продумал планы на завтра.
От сна его пробудил громкий крик. Олаф стоял посреди комнаты
и потрясал окровавленным мечом. Глаза викинга были выпучены, как у большой
морской рыбы. На полу в луже крови лежал разрубленный до пояса крупный мужчина
в темной одежде. На поясе у него был длинный кинжал, на боку висела узкая
сабля.
Владимир подпрыгнул:
– Что? Что случилось?
– Ты погляди!..
Владимир широко раскрыл глаза:
– Ну ты и зверь… Хотя б меня разбудил!.. Это кого ж ты
убил?..
– Откуда я знаю? – огрызнулся Олаф. Он был бледен,
на лбу повисли капли пота, несмотря на холодное утро. – Помню только, что
он лежит в луже крови, а у меня в руке окровавленный меч!.. Боги, неужто я не
только берсерк, но еще и лунатик?
Владимир осуждающе покачал головой:
– Сколько ты осушил вина? Я ж говорил, только пиво!..
Похоже, что племяш хозяина… Наверняка приносил нам завтрак.
Олаф побледнел еще больше. Капли сорвались с носа, побежали
по груди.
– Или не племяш, – засомневался Владимир.
Олаф смотрел с надеждой. Владимир хлопнул себя по лбу,
просиял:
– Точно не племяш!.. Я ж его вчера видел. Какой же это
племяш, когда у того уши круглые? А у этого торчком, видишь? Это не племяш, это
сын хозяина!
Челюсть Олафа отвисла. Владимир покачал головой:
– Ты и в потемках применил свой знаменитый удар!..
Наискось до пояса!.. Об этом долго будут говорить в нашем отряде. Даже после
того, как тебя повесят за убийство знатного человека.
Олаф отшвырнул меч, сел на ложе и закрыл лицо ладонями.
Владимир покачал головой:
– Ладно. Посиди здесь, а я пойду попробую уладить. Не
показывайся только из комнаты.
– Не сдвинусь с места, – клятвенно заверил Олаф.
– И не пей, – предупредил Владимир.
Олаф, как ядовитую змею, ногой отшвырнул пустой кувшин.
Внизу двое из городской стражи разговаривали с хозяином
постоялого двора. Увидев Владимира, тот просиял и с готовностью ткнул в его
сторону пальцем:
– Вот! Спросите у него самого.
Старший повернулся к Владимиру. Это был немолодой воин,
битый жизнью и повидавший ее со всех сторон. На Владимира посмотрел
недружелюбно, как всегда смотрят на этериотов простые воины, мол, все им
достается самое сладкое: жалованье высокое, а работы никакой! Но неприязни не
показал, голос держал ровным:
