– А как ты узнаешь, что не заберу себе все? У нас нет
свидетелей, нотариусов. Только мое слово. Да и вообще я могу сказать, что ничего
не нашел!
Могута натянуто усмехнулся, хотя глаза оставались
тревожными:
– Если хочешь стать князем, то нельзя подличать… по
мелочам. Честное имя тебе дороже, чем простолюдину. Князь нарушает слово, когда
у соседа плохо лежит целое княжество, богатый город или римская корона…
Ха-ха!.. Воровать надо редко и всегда по-крупному!
Владимир кивнул:
– Принимаю. Я в отчаянном положении, сам видишь. И
деньги мне нужны не для пьянок с голыми девками. Где примерно он закопал ваше…
награбленное?
Могута пропустил его слова мимо ушей, поднялся:
– Пойдем. В моей спальне есть карта.
– В спальне?
– На свете слишком много жаждущих не зарабатывать, а
находить чужое. Потому ее никто не видел.
Владимир спросил, глядя в глаза Могуте:
– Даже Филемут?
Могута насторожился:
– А при чем тут Филемут?
– Мне показалось, что он управляет слишком
многим, – ответил Владимир. – А хочет управлять еще большим.
– Ну-ну, – поторопил Могута. – Говори.
Владимир рассказал. И про стычку на постоялом дворе, и про
попытку ночных воров, и про то, как Филемут от имени хозяина отказался от
встречи.
– Он так и сказал?
– Вот деньги, – ответил Владимир. – Узнаешь
рисунок на калитке? Или это его?
Могута надолго задумался. Владимир следил, как быстро
меняется выражение лица Могуты от недоверия к сомнению, как мимолетно мелькнул
гнев, сменился расчетливой осторожностью.
– Сейчас это всего лишь твое слово против его. Филемуту
я тоже доверяю, он служит мне много лет. Пока что сделаем вид, что ничего не
произошло. Я сам буду присматривать за ним и… своими людьми. Говоришь, они уже
не мои, а его? А ты ищи сокровище. Я много слышал о тебе от новгородских
купцов, даже от багдадских, от иудеев. Сказывают, ты так хитер, что в землю на
сажень видишь! Если и ты не найдешь, то я даже не знаю… Тогда земля ромеев
станет богаче на один клад!
– Я буду искать, – сказал Владимир твердо. –
Но сейчас я должен вернуться. Мой друг Олаф, с которым я приехал, под замком в
местной тюрьме…
Могута пренебрежительно махнул рукой:
– Что-нибудь серьезное? Нет? Тогда оставь это мне. Я
сейчас пошлю мальчишку к префекту. Тот мой друг, мы часто играем в кости. Да и
вообще мы давние друзья.
– Гм, – сказал Владимир, поднимаясь, – если
вместе добывали то, что потом закапывали…
Могута засмеялся, в светлых глазах мелькнули разбойничьи
огоньки:
– Чего не было, того не было, но кое-что другое было…
На этот раз он взял колотушку, звучно ударил в большой
медный гонг. Через несколько мгновений дверь отворилась, ноздри Владимира жадно
дрогнули под напором аппетитных запахов. Даже девушки держали перед собой
подносы с жареной птицей. Следом мальчишки несли паштеты, печеную рыбу, зелень,
специи. Владимир поклонился, прощаясь, но Могута удивился, указал на другой
конец стола:
– Дорога тебе предстоит долгая. А набраться сил лучше
всего только за столом.
– Благодарствую. Но у меня, как я уже говорил, друг в
тюрьме.
Могута шепнул несколько слов девушке, она кивнула и убежала
с пустым подносом.
– Не волнуйся, – бросил купец. – Он будет на
свободе раньше, чем ты сядешь на коня.
– Это меня и волнует, – подхватился
Владимир. – Он может натворить…
– Садись! – велел Могута властно. В глазах
блистали те же насмешливые искры. – Он будет свободен, но из тюрьмы его не
отпустят. Не волнуйся! Я знаю, что ты приставлен к нему нянькой. Мы, купцы, все
в этом мире иудеи. Знаем, где что творится, передаем вести дальше, принимаем
иной раз каких-то рваных беглых и переправляем дальше, даже не зная, кто они и
зачем. Наша профессия держится больше на знании, где что происходит, чем на
ценах и договорах! Так что знаем и о тебе…
Они ели в молчании. Владимир подумал, что будет вспоминать
этот обед всю жизнь. Могута в молодости брал от жизни все радости – скачка на
горячем коне, звон мечей, выход из гавани навстречу буре, он срывался с высоких
башен, догонял и убегал, теперь же нежится как базилевс в роскошных ваннах, а
за накрытый стол не зазорно сажать даже римских императоров!
Багровый шар, распухший от дневного зноя, давно просел за
края земли, небо медленно темнело. Серебристый узкий серп луны медленно
наливался пронзительным блеском. Когда Владимир въехал через распахнутые
городские ворота, на улицах еще было много народу, даже больше, чем в полдень,
когда зной загоняет всех в прохладные норы.
Чувствуя вину, он погнал коня, распугивая прохожих, к
городской тюрьме. Его впустили без расспросов, помогла одежда ипасписта.
Правда, его пошли сопровождать два стража.
Тюремщик, гремя ключами, отпирал одну дверь за другой. Они
прошли три-четыре коридора, прежде чем открылся ряд одинаковых дверей с
решетками на крохотных окошках. Тюремщик заглянул в одно, другое, хлопнул себя
по лбу:
– Постой… Его ж увели еще днем!
– Куда увели? – насторожился Владимир.
– Известно куда, – ухмыльнулся тюремщик. –
Куда всегда уводят. Отсюда только два выхода: в пыточную камеру или на плаху.
Иных – вешают. Правда, раньше еще и на кол сажали, но прошлый правитель
отменил…
Владимир в страхе и гневе ухватился за рукоять меча.
Вспомнился печальный взгляд викинга. Как чувствовал, что больше не увидятся.
– Где начальник тюрьмы?
– У себя…
– Веди! Бегом!!!
Он понесся по коридорам, лестницам и переходам как ураган.
Людей отшвыривало к стенам, едва не размазывая, на всем протяжении его бега. За
ним оставался крик, проклятия, ругань, угрозы, гремело оружие. Он ворвался в
покои начальника тюрьмы… и остановился как вкопанный.
В роскошно убранном зале на широкой скамье с резной спинкой
сидели двое. Очень красивая юная девушка, она смеялась и с преданным восторгом
смотрела на Олафа. Тот, сытый и довольный, как кот у горшка сметаны, что-то
важно рассказывал, показывал кулаками, как кого-то изничтожал, давил, вбивал в
землю по уши, а осчастливленный император заглядывает ему в рот.
Оба с неудовольствием оглянулись на грохот. Владимир, хватая
ртом воздух как рыба на берегу под жарким ромейским солнцем, прохрипел:
– Зараза… хаханьки ему… а тут…
Олаф помахал ему рукой:
– Вольдемар!.. Феора, это мой друг, отважный герой
Хольмграда.
