— Вот как. — Джеймс кивает с серьезным видом, но губы подергиваются, будто он силится не улыбаться. — А в среду, к сожалению, я на пару дней улетаю в Цюрих… Как насчет пятницы?
— Возможно… — Нет уж, твердого согласия он от меня не получит.
— В таком случае, возможно, я бы приготовил ужин.
Смотрю в его темные глаза с серыми крапинками. Долгие месяцы я отчаянно желала, чтобы он обратил на меня внимание, и вот сижу у него на коленях, и он рвется угостить меня ужином собственного приготовления в романтической обстановке…
Мысленно встряхиваю себя за шкирку. Хизер, ты просто неблагодарная зануда.
— Было бы замечательно, — мурлычу я, наклоняясь его поцеловать.
В самом деле, ну чего еще желать от жизни?
Глава 20
Галерея «Серпентайн» в Гайд-парке, куда я приезжаю на следующий вечер, гудит словно улей. Стробоскопы посылают лучи света в сумеречное небо; струнный оркестр исполняет попурри из классических произведений; посетители бродят по траве, смеются, болтают, здороваются друг с другом, и благоухающий вечерний воздух полнится гулом голосов.
Я прибыла рано — спасибо вереску, который перед выходом сунула в новый кошелек (как я и предполагала, замена украденных вещей влетела мне в небольшое состояние). Обычно на остановке проводишь полжизни, отчаянно желая, чтобы автобус наконец-то появился, но сегодня нужный мне номер 28 подошел практически сразу. И это еще не все — вместо того чтобы торчать у каждого светофора, мы везде проезжали на зеленый, и в результате я добралась к месту назначения за считаные минуты. Фантастика. В кои-то веки приехала даже раньше Лайонела, радостно отмечаю про себя. Совершенно незнакомое ощущение! Пока папы нет, коротаю время, угощаясь бесплатным яблочным мартини и глазея на толпу.
Очень пестрая смесь: фотомодели — длинные жерди в бесформенных винтажных платьях, которые обезобразили бы даже девушку с нормальными формами; мужчины с благородной проседью, источающие аромат лосьона после бритья; пожилые дамы в нарядах с блестками. Кучкуются у экспонатов, потягивая коктейли и закусывая канапе. У меня создается впечатление, что людей больше интересует бесплатная выпивка и мелькающие вокруг знаменитости, нежели собственно выставка под названием «Инсталляция: Глобальная урбанизация и поиски «Я».
— Вот уж не думал, что доживу до этого дня!
Лайонел с улыбкой до ушей шагает ко мне в своем любимом костюме, сшитом в Марокко на заказ в начале семидесятых: бархат цвета баклажана, на локтях заплатки из коричневой кожи — помню, как мама их пришивала. Наряд ему безнадежно мал, но Лайонел ни в какую не соглашается с ним расставаться. Ткань на животе натянулась — по-моему, слышно, как швы трещат.
— Господь всемогущий, это и в самом деле Хизер?
Люди оборачиваются, услышав его раскатистый баритон.
— Привет, Лайонел.
— Моя дочь — а вовремя?
Тону в его медвежьих объятиях, разумеется расплескивая мартини на свои розовые атласные туфельки.
— Когда это я заставляла тебя ждать?! — Я переступаю с ноги на ногу, стряхивая капли с туфелек.
— А когда не заставляла? — добродушно громыхает он. — Да ты, между прочим, даже родилась на две недели позже срока! — Разжав руки, он отступает на шаг, любуясь мной, словно только что оконченной картиной, и объявляет во всеуслышание:
— Бог мой, бог мой, великолепно выглядишь!
Честное слово, иногда рядом с папулей мне ужасно неловко.
Беру его под локоть и подталкиваю туда, где разливают напитки.
— У них здесь превосходное мартини, — воркую я, делая знак официантке с подносом.
Она протягивает отцу зеленый коктейль.
— А вина нет? — Он супит брови. — Старое доброе мерло?
— Вот эти штучки с копченым лососем — просто объедение, — пытаюсь я отвлечь его напоминанием о второй его главной страсти после живописи — еде.
— М-м, согласен с тобой, милая, — кивает он с набитым ртом. — Изумительно. Возьму еще парочку.
Набирая в салфетку канапе, папа одобрительно улыбается официантке, та в ответ смущенно хихикает. Хотя ей на вид всего лишь чуть за двадцать, легкий флирт налицо.
Меня это веселит и умиляет одновременно. Не перестаю удивляться, как стремительно Лайонел располагает к себе людей. Я-то, само собой, его обожаю — я его дочь как-никак, — но он оказывает магическое воздействие абсолютно на всех, с кем общается. Я потеряла счет своим подружкам, которые в него влюблялись, приятелям, которые пытались ему подражать, студентам, которые его боготворили. И речь не только о тех, кто хорошо его знает, — от Лайонела без ума продавцы, дорожные полицейские и даже вот эта официанточка. Вся порозовев, она не может отвести от него глаз.
— Ты ничего не ешь? — Лайонел хмурится. — Не вздумай мне превратиться в одну из этих… дислексичек.
— Ты хочешь сказать — анорексичек, — шепчу я. Мимо, подозрительно косясь на нас, как раз проплывает пара моделек, худых до прозрачности. — Не бойся, не вздумаю. Но кстати, о весе… Эд считает, что тебе неплохо бы сбросить пару кило.
— Да что б он понимал, — легкомысленно заявляет Лайонел. С вызовом глядя на меня из-под кустистых бровей, он тянется за пирожком с кремом. — Попробуй. Это что-то!
Возможно, Эд прав: в последнее время Лайонел и правда немного поправился. И не исключено, что вина ему тоже надо бы пить поменьше. Смотрю, как он залпом осушает бокал мерло, принесенный милой девочкой официанткой. А с другой стороны — человек радуется жизни. Не стану я уподобляться Эду. Пусть папуля расслабляется. Может, позже еще вернемся к этому вопросу, а пока…
— Мы вроде пришли за пищей духовной, а не физической, — замечаю я.
— И то верно. — Бросив виноватый взгляд на официантку, Лайонел изящным движением раскрывает брошюру, как испанская танцовщица — веер. — Ну что ж, поехали… — Напоследок он тырит с подноса еще один пирожок, забрасывает в рот и обнимает меня за плечи могучей ручищей. — Пойдем-ка приобщимся к прекрасному.
Выставка оказывается весьма интересной. В течение следующего получаса мы рассматриваем всевозможные «инсталляции», и Лайонел отважно берется растолковать мне символику деталей стиральной машины, разбросанных по грязному, свалявшемуся ковру.
Но я, хоть убейте, не врубаюсь. Современное искусство для меня — темный лес. И не сказать чтобы я не пыталась исправиться. У меня абонемент в «Тейт Модерн», я несколько раз бывала в галерее «Саатчи»
[51]
, но как-то не вдохновляют меня заспиртованные коровы
[52]
— в отличие от «Бури» Тернера в Национальной галерее. Цвета, текстура — в этой картине все буквально гипнотизирует, и я могу стоять перед ней часами.
