Он сделал выпад, Маратин судорожно пытался закрыться, однако
его шпага, звякнув, внезапно вылетела из руки. Острие шпаги Засядько
материализовалось у плеча Маратина, коснулось его рубашки. Вздохнув, Засядько
сказал сочувствующе:
– Это с каждым бывает… Возьмите мою шпагу!
Он сунул эфес в потную ладонь противника. Даже не коснувшись
ее, он чувствовал, как устал Маратин и как дрожит его рука. От него уже разило
потом, как от скаковой лошади, а дышал с хриплыми стонами.
Он шагнул в сторону, ловко, одним движением подхватил шпагу
Маратина, встал в позицию:
– Продолжим.
Маратин внезапно побледнел, в глазах появился ужас.
Остановившимся взглядом смотрел на шпагу в руках противника, словно это была не
его собственная шпага, а ядовитая змея.
– Я… я не могу…
– Превосходно, – согласился Засядько с
облегчением. – Вы приносите извинения?
– Да… То есть нет…
– Нет, тогда продолжим.
«Я не сделаю тебе очень больно, – добавил он про
себя. – Но ты получишь шрам, которым будешь хвастаться перед знакомыми
женщинами и перед друзьями, показывать внукам и врать, каким был лихим
дуэлянтом…»
Маратин все еще не отрывал взгляда от шпаги в руках
Засядько. Приблизились встревоженные секунданты. Майор сказал обеспокоенно:
– Ежели из-за плохого самочувствия дуэль можно отложить…
Маратин, встретившись взглядом с глазами Засядько, медленно
начал краснеть. Бледность отступала медленно, но краска жгучего стыда заливала
лицо, воспламенила уши, спустилась на шею.
– Это противно чести, – сказал он хрипло. – Да
будет по заповеди: получи то, что желал противнику… Я готов, господа.
Он прямо взглянул в лицо Засядько, глаза его странно
блеснули. В них была такая гремучая смесь гордости, отчаяния, страха,
стыда, унижения, что Засядько едва сам не отшвырнул шпагу. Однако Маратин уже
встал в позицию, острие его шпаги метнулось к его груди.
Засядько с трудом отбил удар, несколько мгновений только
защищался. У Маратина словно бы вскрылся неведомый запас сил, он все время
наступал, острие его шпаги неустанно стремилось то к горлу, то прыгало в грудь,
и Засядько едва успевал парировать, а то и вовсе кончик шпаги холодно целился в
лицо.
Сцепив зубы, Засядько фехтовал, ибо стало труднее ранить
противника так, чтобы стороны были удовлетворены, секунданты остановили
схватку, но рана чтобы оказалась пустяковой. Несколько раз он мог нанести
серьезный удар, даже смертельную рану, но все ждал. Наконец увлекшийся Маратин
забыл о защите, и шпага Засядько молниеносно устремилась вперед.
Секунданты не поняли, почему Засядько без видимой причины
отскочил на пару шагов. Удар был настолько стремителен, что его даже не
заметили. Маратин же сделал еще шаг вперед, его шпага рассекала воздух, но
остановился и он, посмотрел на свое плечо. Там медленно появилось красное
пятно.
Секунданты бросились вперед с криками:
– Довольно! Первая кровь!
Засядько отсалютовал с улыбкой, поклонился Маратину. Тот
смотрел на него с застывшей улыбкой. Лицо у него было бледное и страшное, как у
мертвеца.
«Господи, – подумал Засядько с неловкостью. – Не
повредил ли я какие-то важные жилы? Вроде бы нет, там мякоть, заживет быстро.
Наверное, очень боится боли… Или не выносит вида крови».
Он взял свою шпагу из безжизненных пальцев Маратина, Внуков
подхватил оружие противника и передал майору. Доктор уже хлопотал над раной
Маратина, а тот, к удивлению Засядько, небрежно отстранял его услуги, и в этом
не было никакой показухи.
Внуков подошел довольный, но тоже чем-то озадаченный:
– Ну как?
– Что?
– Ну, как тебе показалось?..
– Показалось? Да, именно показалось, померещилось. Что-то у
меня тягостное чувство какое-то… Вчера еще было смешно и неловко, все-таки мы
взрослые люди, а сейчас и вовсе как-то гадко… Зови карету! Надо возвращаться.
Внуков с облегчением перевел дыхание. Похоже, тоже стремился
поскорее уйти с этого места. И уже не только потому, что нарушили закон о
недопустимости дуэлей. Нечто тягостное повисло в воздухе, словно предчувствие
беды.
Через два дня его посетил Внуков. Вид у него был мрачный. Не
глядя в глаза, сказал глухим голосом:
– Маратин скончался…
Засядько вздрогнул. Мгновенно вспомнил и странные слова
Маратина, и его отчаянный вид, и непонятное поведение.
– Почему?
– Ему стало дурно еще по возвращении, из кареты едва вышел.
В спальню его отвели под руки. Ночью он скончался, а труп сразу раздулся,
запах пошел очень нехороший. Будто шло гниение. Старуха, что явилась омывать труп,
упала в обморок.
Засядько сказал медленно:
– Странные признаки…
– Очень странные, – подтвердил Внуков. Он прямо
посмотрел другу в глаза. – Что ты об этом думаешь?
– Ну, боюсь и подумать.
– Я тоже.
– Понятно. De mortuis aut bene, aut nihil…
Внуков повторил задумчиво:
– О мертвых либо хорошо, либо ничего… Ты тоже подумал о
его шпаге? Вы ведь поменялись, как гласят условия старинных поединков…
Засядько сказал нехотя:
– Потому и не хочу говорить о таком. Если у него и нет еще
своих детей, то есть родители, родня… Я не хочу, чтобына них пало пятно.
Свет жесток, вовек за чужой грех не отмоются.
– Молчим?
– Лишь бы его секундант… да доктор не проговорились. Хотя
вряд ли. Их могут заподозрить в соучастии. Смолчат! Не ради чести, а ради
сохранения своих шкур.
Внуков вздохнул:
– Так сами пороки наши могут приносить благо. Ладно… Но как
ты, даже не дрогнул!
– Тогда?
– Тогда что, теперь! Ведь волосок отделял от свершения
великой подлости. Недаром же он так переменился в лице. И сказал что-то о
Провидении, которое все видит. Или насчет заповеди, я не запомнил от волнения.
Мол, не желай другому то, чего не хотел бы себе…
Засядько с силой потер ладонями лицо, положил кулаки на
крышку стола:
– Ладно. Это все суета сует. Вернемся к вечному.
– Согласен, – сказал Внуков. – Наливай!
Засядько поморщился, не принимая шутки:
– Я говорю о новом здании Арсенала. Что слышно?
– Проект пока в канцелярии Его Величества государя
императора.
Засядько сказал безнадежно:
– Ну, тогда пиши пропало.
– Дело не безнадежно! – сказал Внуков и впервые
улыбнулся. – Государь изволил затребовать эти бумаги для личного
рассмотрения. И хотя он все больше времени проводит на масонских собраниях
и часами молится в их тайных оргиях… хотя я не понимаю, как на оргиях можно
молиться?.. но решения принимает все еще быстро… и более-менее верно.
