Герой Бородинского сражения Милорадович тоже уговаривал разойтись,
но один из заговорщиков, Каховский, смертельно ранил его выстрелом из
пистолета. Умирая, Милорадович спросил, захлебываясь кровью, из чего в него
была выпущена пуля. Ему сказали, из пистолета. «Слава Богу, не солдат», –
вздохнул Милорадович с облегчением и умер.
Наконец Николай I подтянул верные ему войска и велел
стрелять картечью.
Засядько сжал ладонями виски. Вновь перед глазами возникла
картина кровавой расправы: полицейские, волокущие к прорубям убитых и раненых
солдат…
Тягостные мысли прервал шум в передней. Кто-то громко
требовал позвать генерала, ему отвечал раздраженный голос Василя. Дескать, его
высокопревосходительство заняты, освободятся лишь завтра. Тогда и будут
принимать посетителей…
Но дверь распахнулась, в кабинет влетел Булгарин, а за ним
растерянный Василь. Издатель «Северной пчелы» был бледен, некрасивое лицо его
стало еще более непривлекательным из-за гримасы горечи и страдания. В руке
он держал туго набитый кожаный портфель.
Засядько поднялся навстречу, махнув Василю, чтобы шел к
себе. Тот вернулся в прихожую, ворча на слишком мягкосердечного генерала.
Другой бы так турнул нахала, что он и детям наказал бы выучиться правилам
обходительности.
– Что? – спросил Засядько коротко.
– Полный разгром, – ответил хрипло Булгарин и переложил
портфель из руки в руку. Видно, он был достаточно тяжелым, но неожиданный гость
почему-то не решался поставить его на пол.
Поймав вопросительный взгляд генерала, Булгарин объяснил:
– Заскочил к Рылееву. Все-таки вождь восстания, к нему
явятся первому. Он передал мне все свои крамольные стихи. Едва я вышел и еще не
успел отойти от дома, как за ним приехали…
Засядько ощутил, что ему стало жарко и душно. Кровь прилила
в мозг, в глазах потемнело. Среди восставших были его близкие друзья…
– Александр Дмитриевич, – сказал Булгарин
настойчиво, – вам надо исчезнуть из Санкт-Петербурга. Начнутся аресты,
потянутся нити… Вы чересчур честны, а в сложившейся ситуации это не годится.
Откровенно лгать вы не сможете, отрекаться от друзей не станете, а говорить
правду нельзя. Скройтесь! Возьмите отпуск или придумайте какую-нибудь срочную
поездку…
– Уже думаю об этом, – признался Засядько. –
Сегодня же, нет, завтра с утра начну передавать дела заместителям. Пока
начнется следствие, я успею уехать. А как вы?
– Я остаюсь, – ответил Булгарин обреченно. –
Условия поменялись, надо применяться к обстоятельствам. Сейчас активно
сопротивляться режиму безрассудно.
– Желаю успеха, – сказал Засядько невесело.
Глава 43
Засядько читал письмо великого князя Михаила от 5 мая 1826
года:
«Александр Дмитриевич! Я весьма сожалею, узнав о скором
вашем отъезде, что не смог с вами проститься; но, уважая особенно всегдашнюю
отлично ревностную службу вашу, я остаюсь уверенным, что ваше
превосходительство, коль скоро получите облегчение в болезни, не оставите
поспешить в Петербург и тем сделать мне угодное. Пожелав при сем вам
совершенного восстановления здоровья, пребываю к вам навсегда с моим уважением,
искренно доброжелательный
Михаил ».
Засядько отложил письмо и задумался. Из Петербурга сюда, в
Крым, доходили слухи о процессе над арестованными повстанцами. Среди обвиняемых
оказались высшие офицеры, штабс-офицеры, генералы, флигель-адъютанты
императора, представители самых аристократических родов России. Была создана
самая большая следственная комиссия, которой руководил сам царь. Влиятельным
лицом в этой комиссии был член верховного суда Паскевич, земляк и друг
Засядько…
Спустя три месяца после получения письма от Михаила Засядько
узнал о казни через повешение пяти осужденных. Это был первый смертный
приговор, первая смертная казнь со времен Екатерины. Неумелость и неловкость
палачей привели к тому, что трое осужденных сорвались. Лишь Каховский и Пестель
были повешены с первой попытки. Когда снова начались приготовления к повешению,
Муравьев-Апостол произнес с чувством: «Проклятая страна, где не умеют ни
составлять заговоры, ни судить, ни вешать!» Прошло еще четверть часа, пока
казнь удалось довести до конца.
Засядько чувствовал, что разгром восстания и жестокая
расправа над повстанцами подействовали на него больше, чем он ожидал. Несмотря
на осуждение их целей, а тем более средств, он сочувствовал их идеям и в
глубине души, оказывается, желал им успеха.
По всей видимости, Паскевич так и не позволил его имени
всплыть на следствии, а может быть, Николай I решил не терять нужного человека
и потому закрыл глаза на дружбу и близкое знакомство генерала с участниками
восстания. Более того, в Крыму Засядько получил известие о награждении его
орденом Святого Владимира II степени. Это свидетельствовало о том, что новый
император России провел размежевание между ним и мятежниками.
Целыми днями Засядько бродил по знойной крымской степи. Даже
манящие ракеты утратили свой волшебный блеск и отдалились в сознании. Перед
глазами постоянно всплывали трагические события, разыгравшиеся в Петербурге. Он
пристрастился слушать старинные крымские легенды, воскрешавшие память о некогда
могучих и грозных народах: таврах,кимврах, скифах… Услышал он и о приключениях
Ореста и Пилада в Тавриде, о необычайном строительстве Перекопского рва, о
прекрасной Гикии – героине Херсонеса, о Великом Медведе, который стал
Медведь-горой, о смерти Митридата и множество рассказов о борьбе запорожцев с
турками и татарами…
Наконец пришло письмо от Булгарина. Издатель «Северной
пчелы» сообщил о расширении Николаем I функций собственной Его Величества
канцелярии, которая теперь контролировала все отрасли управления и, по сути
дела, подменяла высшие государственные органы. Наибольшее значение имело
учреждение Третьего отделения этой канцелярии – управления тайной
политической полиции. Чтобы уберечь «Северную пчелу» от закрытия, пришлось
принять покровительство Третьего отделения…
«…Приезжай, – было в письме, – нужно жить и
работать. Для тебя петербургский воздух будет уже целебнее крымского…»
Булгарин подчеркнул слово «уже», и Засядько понял причину.
Казнь совершилась, остальные осужденные отправлены на каторгу в Сибирь.
В столице жизнь вошла в прежнее русло.
Однако прошло еще несколько месяцев, прежде чем Засядько
превозмог себя и отправился обратно в Петербург. В утешение думал, что
жизнь и в самом деле не кончилась. Не получилось у декабристов, как стали
называть участников восстания на Сенатской площади, получится у других.
А пока что нужно воспитывать молодежь, вселять в умы свободолюбивые идеи.
Не знал Засядько, что подозрительный Николай
решил никогда больше не допускать его к преподавательской деятельности.
Крамольный генерал должен быть снят со всех должностей и отправлен из
Петербурга. Куда? Да лишь бы подальше от столицы. Например, в армию. Лучше
всего – в действующую. Там уже ходят легенды о его неуязвимости, а такие
люди просто необходимы для поднятия духа войск!
