– Вы можете встать, господин Грессер? – спросил кто-то.
Он хотел ответить, закашлялся, выплевывая вместе с кровью
крошево зубов. Потом сознание снова поблекло. Он чувствовал, что его тащат по
земле, поднимают и несут. И только тогда внезапно понял, что случилось.
Нахлынул страх, какого никогда не чувствовал, когда скрещивал шпагу на дуэли
или смотрел в черное дуло пистолета. Его передернуло как в судороге, сознание
спасительно померкло.
На другой день город судачил, на чем будут драться Грессер и
новичок. Грессер владел одинаково хорошо шпагой и саблей, метко стрелял из
пистолета. О новичке знали только то, что он один сумел справиться с пятью
разбойниками. Очевидцы рассказывали со страхом и восторгом, каким образом он
ответил на оскорбление барона.
Все тогда ожидали, что подпоручик с достоинством поднимется,
он не трус, знали. Затем снимет перчатку и швырнет к ногам Грессера, а то и
прямо в лицо. Может быть, даже отпустит ему хлесткую пощечину. Затем оба
назовут своих секундантов и предоставят им выбор места дуэли и оружия.
А затем где-то за городом, потому что дуэли официально запрещены,
состоится встреча. А там уж либо дело ограничится извинениями, что
случается чаще всего, либо легкой раной, ибо дерутся обычно до первой крови.
Но этот смуглый дьявол, доказывая, что под блестящим
мундиром офицера находится дикий казак и сын казаков, попросту двинул барона в
зубы! И как двинул! Вышиб ему передние зубы, как и обещал, а белыми как
жемчуг зубами Грессер гордился и всегда ослепительно улыбался, сломал челюсть и
превратил этим одним-единственным ударом всю нижнюю половину лица в кровавое
месиво. Это было не по-дворянски, так дерутся разве что простолюдины… но каждый
из офицеров, осуждая поступок Засядько, втайне желал овладеть таким ударом. Да
и не как простолюдин ударил, это говорилось со зла и зависти. Простолюдин не
ударит так умело и так быстро. Это был удар воина, который сразу убрал
противника со своего пути.
Прошла неделя, а о Грессере доходили лишь слухи, что он уже
поднимается с постели, врачи хлопочут над изуродованной челюстью, но руки
барона все еще трясутся, шпагу или пистолет он еще долго не сможет взять в
руки. Александр пожал плечами, а когда кто-то при нем заметил, что дворяне так
не поступают, заметил равнодушно:
– Хорошо. Пусть будет по-дворянски. Назовите ваших
секундантов, время, место и вид оружия.
Офицер побледнел, выдавил слабую улыбку:
– Да я что… Дорогой Александр, это была только шутка!
Прости, ежели задел!
– Ничего, меня задеть трудно.
Его в самом деле задевало не многое. Ему приходилось
подсказывать, что его задели или пренебрегли, он был либо слишком равнодушен к
светским условностям, либо просто не знал их. Откуда в Запорожской Сечи знать
правила этикета высшего света? Правда, очень скоро в гарнизоне местные бретеры
поняли, что новичок постоять за себя может, а вида крови не боится.
В первый день, когда только распаковал свои вещи, один из молодых и
драчливых насел на новичка, пробовал на храбрость. Дуэль состоялась тут же
в казарме, пока двое прапорщиков стояли на воротах, сторожили от
начальника гарнизона. Новичок дважды легко обезоружил бузотера, а тот был один
из трех лучших фехтовальщиков гарнизона, а когда тот, выведенный из себя
насмешками и подбадриванием друзей, осыпал новичка грязной руганью, тот
хладнокровно отрубил ему ухо.
На следующий день несчастный, скрываясь от позора, написал
рапорт и отбыл из гарнизона, а для Засядько служба началась с гауптвахты.
На очередном балу в присутствии всей знати города было
объявлено о предстоящей помолвке дочери князя с подпоручиком Александром
Засядько. Правда, подпортило известие о стычке с Грессером, молодой барон
пользовался уважением и даже симпатией, несмотря на горячий нрав и готовность
идти на обострение отношений. Князь качал головой, княгиня жалела Грессера,
даже Кэт мягко упрекнула:
– Саша… Обязательно ли было так?
Александр развел руками, он и сам чувствовал вину:
– Не знаю. Иначе была бы дуэль. А барон мог не
остановиться при первой крови.
Ее плечики зябко передернулись:
– Наверное, вы правы. Вы могли его убить вовсе… Но как это
ужасно, когда мужчины дерутся!
– Ужасно. Хуже того, они еще и воюют.
Она подняла на него прекрасные глаза:
– Когда вы уезжаете?
– Послезавтра. Я сразу же напишу, едва узнаю, куда меня
направляют и на какое время.
– Я люблю вас, Саша!
– Я люблю вас, Кэт.
Он коснулся ее губ, намереваясь это сделать легко, но
знакомый жар охватил так внезапно, что голова закружилась, его пальцы сжали ее
хрупкие плечи, а ее губы недолго были тугими, как спелые вишни, расплавились,
обожгли в ответ, он погрузился в сладкую агонию, вбирая ее сладость, ее запахи,
ее нежность. Ее сердце стучало часто-часто, а грудь уже не вздымалась, прижатая
к его твердой груди так плотно, словно они уже стали единым существом.
Усилий, которые он предпринял, чтобы заставить себя оторвать
свои жаждущие губы от ее, горячих и обещающих, хватило бы своротить гору. Она
взглянула на него так, словно он обидел ее:
– Саша…
– Я люблю вас, Кэт. Я вернусь сразу же.
Я вернусь быстро!
В ее больших голубых глазах блеснули слезы.
– Я буду ждать, Саша. Как я буду ждать!
Он сбежал по мраморной лестнице окрыленный и взволнованный.
Серый мир вне дворца, где было все так радушно и радостно, встретил сухой пылью
на улице, мусором на тротуарах и руганью пьяных извозчиков, но Александр все
еще видел чистое лицо Кэт, понимающие глаза князя, добрую улыбку княгини.
Ноги сами несли его, он почти не касался земли. Сейчас даже
Грессеру бы бросился на шею. Все-таки переборщил, надо бы с бароном как-то
попробовать миром. Тот понял бы, что оскорблениями да дуэлями любимых женщин не
получают. Мы только предлагаем себя, а выбирают они…
Чей-то голос окликнул его. Он вскинул голову и увидел, что
рядом уже некоторое время едет легкая карета с открытым верхом. На козлах сидит
дюжий мужик в роскошной ливрее, на него косится изумленно и насмешливо.
В карете ехали двое, покачиваясь на мягких сиденьях. Юноша с бледным
лицом, одетый изысканно, чуть постарше его самого, и грузный мужчина, похожий
на переодетого медведя. Юноша приятно улыбался, а мужчина прорычал:
– Это невежливо, наконец! Я сейчас тебе переломаю
кости!
Засядько виновато улыбнулся:
– Извините… Я задумался, не услышал вас сразу. Еще раз
извините.
– Я орал! – сказал мужчина свирепо. – Чуть
кони не понесли! А вот там уличные торговцы разбежались в испуге!
– Еще раз извините, – повторил Засядько.
Карета остановилась, молодой человек наклонился, глядя в
лицо Засядько. У него было бледное, слегка утомленное лицо, пухлые губы и
слегка покрасневшие глаза.
