– Только шербетом и спасаюсь, – объяснил
Сенявин. – Не желаете ли отведать?
Засядько торопливо поднялся, подхватил треуголку.
– Благодарю, ваше превосходительство. Мне еще нужно
распорядиться насчет личных вещей… и всякие другие дела.
Сенявин милостиво наклонил голову, отпуская капитана.
Ветер был попутный, но когда он свежел с каждой минутой,
даже Засядько понял, что надвигается шторм. Его десантный батальон загнали в
трюмы и велели сидеть тихо как мыши. С палубы в бурю смывает и бывалых матросов.
Солнце с утра было багрово-красное, похожее на раскаленное
ядро, которыми стреляют для возжигания кораблей противника. Капитан фрегата
Баласанов велел закрепить брамсели, а немного погодя заорал, чтобы взяли еще и
рифы у марселей.
Засядько держался поблизости. Он сдружился с Баласановым,
дивился морским словечкам, потом подумал трезво, что и для моряка многие слова
из арсенала артиллериста столь же темны и загадочны.
Тучи становились все темнее, а потом пораженный Засядько
увидел, как они опустились ниже и пошли навстречу эскадре. Ветер стал
пронизывающий, совсем не средиземноморский. Волны росли, начали швырять корабли
как щепки. Хуже того, огромные валы хищно загибались белыми гребнями,
поднимались выше палубы в рост человека, обрушивались через борт.
– Привяжись! – крикнул Баласанов резко. – Или марш
в трюм!
Он, стоя на капитанском мостике, привязал себя веревкой к
стойке штурвала. В руке был рупор, через который отдавал приказания.
Баласанов был мокрый, но вид у него был веселый. Молодой капитан фрегата будто
радовался возможности вступить в схватку хотя бы с враждебной стихией, раз уж
не видать кораблей противника.
Засядько чувствовал себя неуютно, ибо доски под ногами
скрипели, трещали, мачты раскачивались и тоже угрожающе скрипели, вот-вот переломятся,
снасти вовсе трещали так, будто руки урагана уже ломали их как спички.
Матросы, ворочающие руль, по приказу Баласанова были
привязаны крепче, чем каторжники на турецких галерах. Засядько наконец
привязался тоже, волны прокатываются по всему кораблю, смывают за борт все, что
плохо закреплено. Во рту был вкус соленой воды, едкой и соленой, он продрог и
уже жалел, что не остался со своими солдатами там, внизу, в трюме.
– Помпы! – закричал снова Баласанов прямо над его ухом
в рупор. – Как работают помпы?
– Уже тонем? – спросил Засядько, по спине пробежали
мурашки страха.
– Еще нет!
– А когда?
– Не терпится? Погоди, еще рано. Помпы всегда должны в шторм
вычерпывать воду!
Они перекрикивались, шум шторма вырывал целые слова и
уносил, но Засядько наконец понял, что помпы пока что вычерпывают только
попавшую в трюмы воду во время шторма. Течи пока что нет…
– Пусть и мои солдаты качают! – предложил он.
– Сами справимся! – ответил Баласанов уверенно.
– Если заняты работой, не так страшно! – прокричал
Засядько.
Баласанов посмотрел на его бледное лицо, впервые улыбнулся.
Вода стекала по его красивому мужественному лицу.
– А ты молодец. Сам не трусишь, и солдат думаешь как
отвлечь… Ладно, пусть поработают. Пусть еще следят, чтобы не появилась течь.
Чуть что, вели затыкать, хоть задницами.
– Сделаем! – крикнул Засядько. – Среди солдат
треть бывших плотников…
– Не корабельных же, – засмеялся Баласанов.
Как он еще смеется, подумал Засядько с завистью. Без натуги,
искренне, зубы блестят, как у акулы.
Ливень хлестал с такой силой, будто бил по лицу мокрыми
веревками. И когда уже Засядько решил, что не желает больше мучиться,
уходит в трюм, над самой головой раздался такой ужасающий треск, что невольно
присел, мир весь озарился небывало белым светом, таким чистым и непрочным,
каким был разве что до появления на свете человека.
Оглушенный, он поднялся с корточек, если бы не веревки,
смыло бы за борт, очумело мотал головой. Снова сверкнула молния, столь же
ослепительная, оглушающе прогремел гром. Ливень набросился с утроенной яростью,
ветер поднимал волны едва ли не вровень с мачтами, корабль швыряло так, что
Засядько похолодел от мысли о неминуемой гибели.
И совсем неуместным был довольный голос Баласанова:
– Ага, обломали зубы!
– Кто? – не понял Засядько.
– Буря!.. Стихии!.. Это уже конец, понял?
– Понял, – ответил Засядько похолодевшими
губами. – Нам конец…
Баласанов расхохотался, мокрый и похожий на полную сил
большую морскую рыбу. Но буря в самом деле резко пошла на убыль, ливень
оборвался, как отрезанный ножом, а ветер начал стихать.
– Теперь будем считать потери, – сказал Баласанов
громко, но уже без крика, рев ветра утихал с каждым мгновением. – Это тоже
была битва! Это вы, сухопутные, бьетесь только с неприятелем, а мы, моряки, еще
и с морскими богами!
– В этих краях только один бог – Аллах, –
заметил Засядько.
– И Христос, – возразил Баласанов, – они-то и
бьются! Но я говорю о старых богах, которые в океане…
– Это всякие эллинские и доэллинские Протеи? А они на
чьей стороне?
Аристократ Баласанов почесал в затылке, став похожим на
простого деревенского мужика:
– А хрен их знает. Как вижу, топят всех, кого сумеют.
В числе потерь были только два изорванных паруса, их
заменили запасными тут же, да плотники спешно укрепили бизань-мачту. Но в
гавани фрегат ожидал более тщательный осмотр и ремонт, и корабль, к великому
облегчению солдат, при всех парусах шел к берегу.
В своей каюте Засядько тщательно анализировал международную
обстановку. Было неясно, надолго ли затянется его морская эпопея. Если больше
чем на несколько месяцев, то придется к опытам с ракетами приступать прямо
здесь, на корабле. Время идет. Ему уже – подумать только! – двадцать
пять лет. Ведь еще великий Юлий Цезарь сетовал: «Двадцать три года, а ничего не
сделано для бессмертия!» А тут уже минуло двадцать пять, и тоже ничего не
сделано для человечества по-настоящему полезного.
Александр I вступил в третью коалицию держав, направленную
против Наполеона. Союзники рассчитывали сосредоточить в своих руках
полумиллионное войско, предназначенное сокрушить Бонапарта. Кроме того,
русский император с целью обороны Ионических островов снарядил крупную
экспедицию под руководством вице-адмирала Сенявина. Еще во время
Средиземноморского похода Ушакова в 1798—1800 годах, в то время, когда Засядько
принимал участие в Итальянском и Швейцарском походах Суворова, здесь, на
острове Корфу, была создана главная опорная база русского флота. Теперь
предстояло использовать ее для ударов по берегам Далмации, занятой французами,
и для блокады берегов.
