Засядько пугливо оглянулся. Не произнес ли вслух: «ракеты»?
Вечером вынес из каюты аккуратно склеенный из плотной бумаги
цилиндр на длинной палке. Это была осветительная ракета собственной
конструкции.
Оглянувшись по сторонам, установил ее на палубе и стал
высекать огонь. На корабле было пустынно, лишь на нижней палубе осталась
караульная команда да на верхней дремал часовой. Матросы и офицеры съехали на
берег и уже, наверное, вовсю веселятся в злачных заведениях портового города.
Никто не станет глазеть на странное занятие капитана десантных войск и
приставать с вопросами.
Порох воспламенился не сразу. В цилиндре затрещало,
зафыркало. Из нижнего отверстия ударила струя удушливого газа, посыпались
искры. Ракета затряслась и резко рванулась вверх.
– Один… два… три… четыре… – считал Засядько, волнуясь.
На счете «пять» бумажный цилиндр взорвался. В небе полыхнул
огонь, вниз полетели горящие клочья. На верхней палубе испуганно вскрикнул и
выругался часовой, на берегу остановились прохожие.
Засядько, дабы не привлекать внимания, ушел в каюту. На
столе стояли две бутылки коньяку – крепчайшего вина, производство которого
французы наладили еще полтораста лет назад в городе Коньяк. Однако обе бутылки
были припасены для гостей. Александр не пил, не желая туманить голову, но вино
держал постоянно, чтобы подчеркнуть – он такой же, как и все: компанейский
малый, не дурак выпить, охотно слушает и рассказывает анекдоты и, уж конечно,
не сидит ночи напролет над расчетами, не относящимися к военному делу.
На другой день его вызвали к вице-адмиралу.
– Садитесь, Александр Дмитриевич, – пригласил Сенявин
доброжелательно. – Вы так и не съезжали на берег? Ваши друзья там неплохо
повеселились, отдохнули…
– Для меня отдых – на корабле, – отчеканил
Засядько, желая прервать разговор.
– Ну-ну, – сказал Сенявин примирительно, – вы
отличный моряк, но ведь не только же моряк? Суворов говаривал о вас как о
прирожденном сухопутном воине. А если и воздушный океан могли бы бороздить
корабли, то, наверное, вы и там показали бы себя с наилучшей стороны и о вас
говорили бы как о прирожденном летателе, воздухоплавателе. А может быть,
вы и в самом деле не моряк и не сухопутник, а?
Сенявин хитро прищурился, и его маленькие медвежьи глазки
как буравчики впились в капитана. Засядько ощутил тревогу. Что мог значить этот
странный разговор?
– Как сказано в Писании, – ответил он
почтительно, – судите не по словам, а по делам моим.
– Дела у вас идут отменно, – согласился Сенявин. –
Кстати, поговаривают, что вы интересуетесь осветительными огнями? Даже шутихи
пускаете? Но ведь это несерьезно, да?
– В некотором роде, – ответил Засядько медленно.
Он лихорадочно соображал, как выпутаться. – Это забава, но забава царей.
Сам Петр Великий потратил немало времени на создание и конструирование шутих и
фейерверков, он же смастерил осветительную ракету, которая принята на
вооружение русской армией, доныне зовется «петровской ракетой»…
Сенявин озадаченно молчал, потом вдруг спросил:
– Но что лично вас привлекает в этой игрушке?
Засядько быстро перебрал варианты ответов. Что можно сказать
и в какой мере? От всесильного флотоводца зависит многое. Не потрафишь –
сошлет в какую-нибудь дыру, где до конца жизни проторчишь в чине капитана.
А на скромное жалованье непросто развернуть работу над большими ракетами…
– Все великое начинается с игрушек, – ответил он,
твердо выдерживая пронизывающий взгляд адмирала. – Флагман, на котором мы
бороздим океан, сначала был построен в виде игрушки, модели.
– Те игрушки служили прототипом для настоящего, –
заметил Сенявин. – А что вырастет из ваших шутих?
Пришлось решиться на дипломатическое отступление. Засядько
сделал вид, что задумался, потом пожал плечами:
– Какая мать знает, что вырастет из ее младенца? Может быть,
великий ученый или полководец, а может, станет мелким чиновником или хуже
того – злодеем.
– Но вырастет?
– Если не умрет в колыбели.
– Гм… Вы интересный человек. Ладно, вы свободны. Кстати, а
какая основополагающая идея привлекает вас в фейерверках?
– Они несут в себе движущую силу, – ответил Засядько
уже от дверей. – Ядро, с какой бы силой оно ни было выпущено, все время
замедляет полет. Ракета же постоянно ускоряется. Предположим, что мы начинили
ее не порохом, а какой-то другой химической смесью, которая бы горела несколько
часов, а истечения газов давала бы равнозначные пороховым. Тогда бы мы с этого
корабля смогли обстреливать и Константинополь, и Париж, и любой другой город
мира! Более того, мы могли бы…
Он осекся. И так сказал больше, чем следовало. Не
хватало еще ляпнуть о других планетах!
Сенявин восхищенно крутил головой. Он сам любил парадоксы и
по достоинству оценил игру ума молодого офицера. Нелепость, а не подкопаешься!
Теоретически верно, концы с концами сходятся.
– Идите, – разрешил он милостиво. –
Я распоряжусь, чтобы вам не чинили помех. Можете в свободное время
заниматься опытами, если вас не привлекают портовые кабаки.
– Премного благодарен! – отчеканил Засядько. Вытянулся,
щелкнул каблуками и поспешно вышел.
5 и 7 июня десантные войска под началом капитана Засядько и
отряды черногорцев дважды неудачно атаковали колонну французов численностью в
двести человек. Атака была отбита с большими потерями, хотя русских и
черногорцев было три с половиной тысячи человек.
Пришлось призвать на помощь флот. Истребительный огонь
кораблей заставил французов оставить Брено, и они ушли в Верхний Бергатто под
начальство генерала Делагорта.
Засядько разместил солдат за склоном горы и стал ждать
ответной атаки. Вскоре ворота распахнулись, показалась стройная колонна
французских солдат. Выйдя из крепости, они выстроились в каре и двинулись на
черногорцев, которые, отстреливаясь, стали отступать нестройной толпой. Во
главе колонны шел высокий седой человек с обнаженной шпагой. То был генерал
Делагорт.
Засядько залюбовался четкой и красивой штыковой атакой. Это
была настоящая европейская армия, дисциплинированная, обученная, с высокой
военной культурой.
– Батальон, – скомандовал он негромко, – пли!
Грянул залп. Все окуталось дымом. Со стороны черногорцев
выстрелы слышались чаще. Видимо, союзники прекратили отступление и тоже стали
обстреливать неприятеля.
– Вести прицельный огонь! – предупредил Засядько.
– Ваше благородие, в штыки бы…
– Огонь!
– Чтоб русский бой удалый, как говаривал Суворов…
– Дурень, я хочу не боя, а победы. И чтоб вас привезти
обратно живыми.
