Александр отмахнулся, в голосе была горечь:
– Что мне вся Франция, Австрия, Италия!.. Что случилось с
вами?
Она отвела взгляд, даже в сумраке он видел, как ее щеки
залил румянец стыда.
– Когда сюда пришли разбойники, иначе я их называть не могу,
они убили почти всех жителей. А нас оставили в живых только для пыток и
издевательств. Меня хотели продать в гарем, хотя сами же говорили, что для
гаремов отбирают только юных девственниц…
Он хмуро кивнул. Она и сейчас была бы самой яркой жемчужиной
в любом гареме. Ее нежная красота, то надменная, то трогательная и беззащитная,
заставляет чаще биться самое стойкое и огрубевшее сердце.
– Но я так плевалась и кусалась, что решили… сперва смирить.
Меня приковали к этой стене, сперва решили морить голодом, потом приковали
мужа… чтобы он все видел, а мою крошку Оленьку раздели и положили на стол и,
смеясь, уверяли, что сейчас зарежут ее и будут кусками ее мяса кормить насильно
меня… Я готова была согласиться на все, только бы не трогали мою дочь… но
тут явились вы, Саша!
В дверном проеме возник Афонин:
– Ваше благородие, вот одежда господ. Пусть одеваются, а я
пока запрягу лошадей. Башибузуки их всех бросили.
Молодец, подумал Александр с горячей благодарностью. Только
на миг заглянул, все понял, оценил, сам принял решение. Нет, его можно в
унтер-офицеры, а Праскуринова – в капралы…
– Спасибо, – кивнул он, увидел, как округлились глаза
Грессера, даже Кэт посмотрела удивленно. Дворянин-офицер благодарил нижнего
чина! – Пусть ребята собирают трофеи, скоро отправляемся дальше.
Афонин исчез, слышно было, как раздавал приказы. Александр в
своем батальоне придерживался казачьих обычаев: давал хотя бы час-два на
разграбление, да и на сраженных нередко были кольца – золотые или с
ценными камешками, в карманах находили золотые монеты. Жизнь у солдат тяжелая,
так пусть же хотя бы что-то получат, ведь сражаются не за свою страну. Воюют за
чужих королей, а кровь льют свою. Да и всегда ходили среди солдат рассказы о
счастливчиках, которым удалось передать в родное село мешочек с золотыми
монетами или другим богатством…
Александризо всех сил старался держаться невозмутимо,
говорил отрывисто, холодноватым голосом. Кэт была все такой же очаровательной,
материнство не затмило ее обаяния, скорее прибавило. Она слегка округлилась, но
эта округлость лишь прикрыла ее выступающие ключицы и торчащие косточки. Такой
была прекрасная дева, прикованная к скале, которую спасал Персей на картине
Рубенса. Да, вроде бы Рубенса.
Грессер отыскал кое-какую одежду, от его собственной
остались лохмотья, напялил на себя. Он выглядел изможденным, затравленным,
вздрагивал при каждом ружейном выстреле или громком крике. Когда хотел взять
дочь на руки, та неожиданно начала вырываться, заплакала и потянула крохотные
ручки к Александру.
Кэт поспешно перехватила дочь, прижала, начала нацеловывать,
вид у нее был исступленный. Александр сказал с неловкостью:
– С нею все в порядке. Я смотрел.
– В порядке? Что ты понимаешь?.. Эти ужасные… ужасные…
Внезапно она залилась слезами. Ее качнуло, она уткнулась ему
в грудь, затряслась от рыданий. Александр погладил по голове, осторожно передал
Грессеру. Тот, обняв за плечи, отвел к столу, усадил на табурет, а ребенка взял
на руки. Крошка повертела головой, отыскала Александра. Голосок ее был
писклявый:
– А ты кто?
– Серый волк, – ответил он.
– А как тебя зовут?
– Самый серый волк, – ответил он кротко. –
Собирайтесь, мы сейчас отправляемся. Я доставлю вас к нашим кораблям. Вряд
ли сможем взять вас на борт, корабли военные, но пока что там побудете в
безопасности. И получите необходимую помощь.
Кэт торопливо собрала по углам тряпки, ее руки дрожали.
Ребенка кое-как укутали в остатки чьей-то одежды. Когда переступили порог, Кэт ахнула,
отшатнулась. Александр придержал ее, взял малышку из ослабевших рук. Она
прижалась к Грессеру, ее крупно трясло.
Александр попытался взглянуть ее глазами. Да, страшное
зрелище. К тем окровавленным трупам, а супруги Грессер, похоже, и их не
видели, прибавились и только что убитые. Особенно страшно выглядели сраженные в
штыковом бою, из распоротых животов вываливались влажные сизые внутренности.
Правда, и те, которым размозжили головы прикладами, смотрелись не лучше. Лужи
крови были широкие, над ними уже роились крупные зеленые мухи. Под знойным
солнцем кровь свернулась, только у трупа перед самым порогом еще вытекала из
разрубленной топором головы.
– Это… это ужасно!
– Здесь могли быть вы, – сказал Александр сухо.
И добавил: – Правда, для вас готовили нечто интереснее.
Он переступил через умирающего, а Грессер повел Кэт под
стеной, закрывая ей лицо. Взгляд, который он бросил на Александра, был
ненавидящим и затравленным. Ребенок на руках Александра поерзал, устраиваясь
поудобнее, спросил:
– А почему ты один?
– Я не один, – ответил Александр. –
У меня есть сабля.
– У моего папы есть моя мама, – сказала малышка
рассудительно. – А кто у тебя?
– Сабля, – повторил Александр улыбаясь.
– Это не по правилам, – заявил ребенок важно. –
Папа говорит, что у мужчины должна быть жена…
– У меня нет, – ответил Александр. В горле
внезапно появился комок. Он почти прошептал: – У меня нет…
Они подошли к телеге, Афонин торопливо ставил в оглобли
старую рыжую кобылу. Ребенок внимательно посмотрел в лицо молодого великана, на
чьих руках сидел. Заявил неожиданно:
– Я выйду за тебя замуж. Когда вырасту.
Грессер подсадил Кэт на телегу, повернулся за дочерью.
Александр сказал серьезно:
– Конечно-конечно. Раз уж я видел тебя с голой попкой, то я,
как порядочный человек, просто обязан на тебе жениться!
Грессер почти вырвал дочь из его рук, передал Кэт, сам
вскочил на передок и ухватил вожжи. Афонин отпрыгнул, крикнул предостерегающе:
– Эй, барин! Тебе лучше ехать за нами следом. По этим
дорогам везде шарят разбойники.
Грессер замахнулся на коня хлыстом, но Александр видел, как
мелькнула белая рука, удержала. Солдаты уже обшарили подвалы, погреба. Трупы
лежали с вывернутыми карманами, а мешки и сумки были распороты. Можно было
возвращаться к кораблям. Схватка была удачной: убитых нет, ранено только трое,
а карманы набили достаточно, чтобы опустошить ближайшие два-три кабака,
именуемые здесь тавернами.
Александр ехал во главе колонны. Оглянувшись, увидел далеко
за последними солдатами телегу с расшатанными колесами. Грессер сидел
сгорбившись, правил лошадью. Кэт скорчилась на охапке сена, ребенка обхватила
обеими руками и даже накрыла распущенными волосами.
