Среди разбойников крик поднялся такой, что его оглушило.
Снова заблистали сабли. Солдаты подались в стороны, и Засядько
предусмотрительно вдвинулся в их строй. Тут же заметил, как появились люди из
окружения Али-паши, начали успокаивать воинов истинной веры, даже оттаскивать
силой.
Когда разозленную толпу увели, Афонин спросил неверяще:
– Ваше благородие, неужто удалось?
– А ты не верил?
– Да я-то верил… в вашу удачу, ваше благородие… да только
Али-паша, говорят, совсем закусил удила. Грозится на Стамбул пойти, семью
султана вырезать и свое племя на престоле усадить!
– Гм… солдатские уши слышат больше, чем генеральские в
Петербурге. Ты прав, с Али-пашой еще повозиться придется. Таких людей земля
рождает редко.
Знаменосец смотрел влюбленными глазами:
– Разве что в Малороссии родился такой… Вы не заметили, он
похож на вас, ваше благородие?
Афонин пробурчал:
– Надо спросить у бывалых людей, не разбойничал ли Али-паша
в молодости в степях Малороссии. Чем черт не шутит, когда бог спит? Яблочко от
яблони… Не зря же нашла коса на камень!
В городе Засядько велел солдатам разбиться на группы в
три-четыре человека, не разлучаться, беречь друг другу спину. Люди Али-паши
покидают город, но могут не удержаться от соблазна напасть на одинокого
солдата, затем в качестве трофея долго таскать его отрубленную голову.
А то и засушат и будут хранить как сувенир, чтобы и внуки видели доблесть
деда, нападавшего не только на толстых торговцев, но и на профессиональных
солдат!
Дома зияли выбитыми окнами и распахнутыми, а то и сорванными
с петель дверями. Трупы лежали на улицах, ветерок растрепывал волосы и задирал
подолы убитых женщин. Мужчины лежали в лужах крови, жестоко изрубленные, словно
и мертвых секли ятаганами. Улицы были усеяны обломками мебели, выброшенной из
окон, осколками посуды, обрывками одежды, одеял. Ветерок гонял по закоулкам
облачка легкого пуха из распоротых перин и подушек.
– К воротам, – велел Засядько коротко. –
Боря, возьми дюжину солдат, обойди вон тот квартал.
– Где тебя искать?
– На пристани. Уцелевших от резни сейчас грузят на корабли.
Турки покупают всех, кто молод и здоров. В империи всем находят
применение… Тебя бы, скажем, на галеру не взяли, хлипковат, но коз пасти…
Куприянов обиделся:
– Коз!.. Козы сами пасутся. Я бы у них сразу султаном
стал. А у султанов знаешь какие гаремы?
– Султаном коз?
Куприянов увел отряд быстром шагом, а Засядько бегом
заспешил к пристани. За ним тяжело грохотали солдатские сапоги. Покидающие
город отряды Али-паши угрюмо жались к стенам домов. Почти все тащили узлы с
награбленным, кое-кто нагрузил тюками жителей, теперь гнали их как рабов,
используя в качестве мулов.
Солдаты роптали, несчастные были жестоко избиты, шатались,
но Засядько велел не задерживаться. Красивая смерть бывает только в разгар боя,
а потом идут отвратительные будни войны с их грабежами, беззаконием и медленным
умиранием от ран. И пока еще реально не придумано, как во время войн
щадить от насилия мирных жителей.
Глава 18
Большая часть людей Али-паши уходила берегом, там остались
еще не разграбленные города и села, но часть с богатой добычей грузилась на
корабли. Когда Засядько явился на пристань, по трапам уже тянулись унылые
цепочки рабов, вчера еще достойных жителей Превезы. Российский фрегат стоял,
повернувшись боком, черные дула орудий смотрели в упор. Видны были аккуратные
пирамиды ядер. Канониры стояли наготове, факелы в их руках горели.
Он стиснул зубы, но молчал. Россия ради укрепления своей
мощи не гнушается и таким союзником. Более того, в случае какого-либо спора
российское командование тут же наказывает своих офицеров, стремясь угодить той
стороне, пусть даже таким дикарям. Эта стычка с Али-пашой наверняка не пройдет
безнаказанно. Но есть пределы, за которые русский офицер переступить не в
силах. И честь свою топтать не даст, ибо это частица чести России, что бы
там ни говорили чиновники в Генштабе!
– Стойте, – сказал он внезапно, двое солдат с
готовностью бросились на мостки, остановили пожилого человека в изорванной
одежде. – Это не грек и не серб!
Янычары закричали возмущенно, солдаты выставили штыки.
Человек огляделся дико, внезапно вскрикнул с надеждой, быстро-быстро заговорил
на немецком:
– Ради всех святых, спасите! Я торговец из Кельна, меня
здесь ограбили, а теперь хотят продать в каменоломню…
Засядько сделал знак солдатам, те выдернули немца из цепочки
пленных, спрятали за своими спинами. Остальные невольники с криками и плачем
начали протягивать руки, прося защиты. Янычары с рычанием били их плашмя
саблями, гнали на корабль.
Торговец дрожал, шептал благодарности, обещал расплатиться в
Кельне. Солдаты роптали, смотрели на проклятых турок злыми глазами. К тому
же эти разбойники вовсе не турки, турки сейчас тоже союзники, это вчера с ними
воевали и завтра, похоже, будут, а сегодня голова кругом идет, кто с кем и за
что бьется – непонятно… Добро бы за веру истинную православную, так нет
же: янычары на глазах режут как овец православных сербов и греков, а ты стой,
не вмешивайся, даже улыбайся, ибо России от этой резни что-то да перепадет.
Перепасть перепадет, подумал Засядько угрюмо, да только имя
Руси будет замарано. Лучше не брать свою долю из награбленного, потом это
богатство боком выйдет.
Еще двоих он вырвал из рядов невольников, признав в них
европейцев, на большее не решился. И так с него, скорее всего, сорвут
эполеты и отправят в солдаты.
Затем послышался конский топот. В сопровождении большой
группы всадников впереди скакал высокий чернобородый мужчина. Белые зубы
блестели в черной как смоль бороде, глаза были дикие, разбойничьи, он выделялся
статью и удалью.
Засядько невольно залюбовался главарем разбойников, который
сумел завоевать целую страну и теперь угрожает самому султану. Он был по-своему
красив, как бывает красив хищный зверь, полный силы и ловкости.
И головорезов подобрал под стать себе, но и среди них выделяется, как орел
среди кречетов.
– Зась-ядь, – крикнул Али-паша предостерегающе, –
мои люди жалуются на тебя!
Засядько помахал ему рукой:
– Почему? Разве союзникам не принято делиться?
Али-паша оскалил зубы в понимающей улыбке:
– Но город-то я брал один?
– Наш флот перехватил эскадру французов, что шла сюда на
помощь…
Он умолк, сердце екнуло. По трапу гнали женщин, среди них
мелькнуло знакомое лицо. Трое из женщин прижимали к себе плачущих детей.
Али-паша проследил за взглядом русского офицера:
