Осенняя кампания началась в конце августа битвой за Дрезден.
Наполеон нанес ощутимое поражение союзникам, захватив в плен 15 тысяч человек и
сорок орудий.
Засядько, чей полк был потрепан особенно сильно, отступал в
арьергарде и был свидетелем драматического зрелища: несколько французских ядер
обрушились на главный штаб императора Александра I, разрушили стены, обвалили
крышу. Жомини выскочил из помещения, ругаясь по-немецки и грозя кулаком в
сторону наступающих французских колонн. Александр I вышел довольно спокойно,
отряхнул пыль, тщательно обобрал с рукава нити паутины. Он понимал, что на него
устремлены десятки глаз, и старался держаться с достоинством.
Затем из штаба выскочил побледневший адъютант и закричал:
– Моро ранен! Помогите!
Засядько кивнул солдатам и вбежал в разрушенное помещение.
Прославленный маршал лежал на полу. Ноги его были в крови, лицо покрылось
восковой бледностью. Несколько лет назад от такой же раны погиб лучший маршал
Франции и самый талантливый полководец Бонапарта Ланн: ему тоже ядром
раздробило оба колена.
И вдруг неустрашимый Моро заплакал. Засядько стало не
по себе, когда он понял, что маршал сказал сквозь слезы: «Как мне, Моро,
умереть среди врагов Франции от французского ядра!»
Солдаты подхватили раненого и осторожно вынесли из штаба.
Засядько велел спешно доставить маршала в лазарет, а сам бросился догонять
полк. Пять дней спустя он узнал, что маршалу в тот же день пришлось отнять обе
ноги. Он перенес операцию с необычайным мужеством, но через четыре дня умер.
И до последней минуты не переставал проклинать себя, что воевал против
любимой Франции.
При осаде крепости Торн Засядько вызвали в Генеральный штаб
и предложили взять на себя ответственную миссию парламентера, а если
понадобится, то и заложника.
– Но для этой роли у вас столько штабных
исполнителей, – заметил пораженный Александр, – а я боевой офицер…
– Не скромничайте, – ответил недавно назначенный
главнокомандующий русских войск, в котором Засядько с радостью узнал Барклая де
Толли, – о вас идет по армии слава не только как о боевом офицере…
Засядько насторожился. Неожиданности ему были ни к чему. Он
старался быть в армии только военным, разумеется, хорошим военным. А все,
что не относится к военному искусству, могло лишь повредить его репутации.
Барклай, очевидно, понял сомнения полководца.
– О вас говорят, – сказал он успокоительно, –
как о превосходном артиллерийском инженере, а также как о превосходном
организаторе. Ваш полк всегда отличается повышенной боеспособностью, он лучше
других снабжен амуницией, боеприпасами и провиантом. Все это я отношу
исключительно в счет ваших заслуг. Но дело не только в этом. Военный
парламентер должен обладать еще целым рядом исключительных качеств. Он должен
быть умен, тактичен, сообразителен, тверд, отважен и одновременно осмотрителен…
Да что там перечислять, далеко не каждый может отправиться во вражескую крепость
на переговоры. Я долго перебирал офицеров, но ни на ком не остановился.
Спросил генералов – они единодушно назвали вас, хотя кое-кто вас здесь и
недолюбливает. Признаться, меня удивило их мнение. Я знал вас лишь как
отчаянного храбреца, а вы, оказывается, еще и дипломат?
– Я за собой такого не замечал, – признался
Засядько.
Барклай с интересом смотрел в открытое лицо полковника.
– Я верю своим генералам. Беретесь?
– Разве я могу отказаться?
– Это не приказ. Дело сугубо добровольное.
– Сочту за честь! – ответил Засядько.
– Тогда с Богом! Подробные инструкции вам ни к чему.
Добейтесь сдачи крепости на любых условиях. На любых! Мы не можем двигаться
дальше, оставляя у себя в тылу сильный гарнизон.
Барклай обнял Засядько за плечи и так проводил до дверей.
Александр слез с коня и взял из рук сопровождавшего поручика
белый флаг. Поручик почтительно перехватил повод.
– Отправляйтесь назад, – приказал Засядько.
Он был при всех орденах и регалиях. Правая рука лежала на
эфесе золотой шпаги. Глубоко вздохнув, Александр пошел вперед. Громада
крепостных стен надвигалась все ближе, уже слышна была перекличка часовых.
Возле ворот его встретил офицер в чине полковника. «Равного выслали», –
отметил Засядько одобрительно.
Ему завязали глаза. Тяжелые ворота заскрипели и отворились,
его повели в крепость. Полчаса петляли по многочисленным переходам, явно с
целью запутать русского офицера.
Засядько усмехался. Несмотря на повязку, закрывавшую глаза,
он запомнил весь путь, повороты, подъемы и спуски.При желании мог бы набросать
подробный маршрут.
Его привели в большую комнату, где уже собрались высшие
офицеры. За столом восседал сухощавый человек в генеральском мундире. Лицо его
было покрыто большими коричневыми пятнами. Такие следы остаются после сильного
и длительного обморожения. «Побывал в России», – отметил про себя
Александр.
– Полковник Засядько, – отрекомендовался он. –
Послан парламентером от имени русского командования к коменданту крепости.
– Я комендант, – ответил, вставая, человек с коричневыми
пятнами на лице, – генерал Мавильон. Что вам угодно?
—Имею честь предложить от имени союзного командования сдачу
крепости, – ответил Засядько.
– Почему бы вам не взять ее штурмом или осадой? –
спросил Мавильон иронически.
– Двадцатого марта мы взяли Люненбург, – ответил Засядько, –
двадцать второго – Лейпциг…
– Торн – не Лейпциг, – прервал его
Мавильон. – Лейпциг – город, а Торн – крепость. Надеюсь, вы уже
заметили разницу?
По рядам офицеров пробежал одобрительный ропот.
– Я только вчера прибыл сюда со своим полком, –
ответил Засядько. – Что здесь делала армия, не знаю. Но вчера вечером я
велел расставить батареи по своей схеме. Если через семь часов не получим
ответ, орудия начнут обстрел.
– Нас обстреливают уже несколько месяцев, – ответил
Мавильон, нахмурившись. – И за это время ваши войска не продвинулись
ни на шаг. Вы очень самоуверенны, полковник. Это лишь нашему императору однажды
удалось при помощи иной расстановки орудий принудить Тулон к сдаче! – Он
повернулся к офицерам: – Парламентера взять и отвести в каземат. Там он
лучше убедится в прочности наших стен.
– Через семь часов орудия начнут обстрел, – предупредил
Александр.
Мавильон молча махнул рукой, приказывая выполнять
распоряжение. Засядько, пожав плечами, направился к двери. Конвой препроводил
его в нижние этажи крепости, оттуда повели через двор к помещению каземата.
Александр шел заложив руки за спину, поднял голову к небу,
щурился от яркого солнца. Лето было в разгаре, в синеве верещали мелкие птахи,
похожие на жаворонков. День был жаркий, а он был среди противника, и он с
удовольствием расстегнул не только мундир, но и рубашку, подставив широкую
грудь знойным солнечным лучам.
