Когда она пробиралась, как и он, вдоль стены, избегая
открытых участков, он успел рассмотреть длинные красивые ноги, которых не
скрывало легкое платье из тонкого материала. Напротив, соблазнительно
обрисовывало каждый изгиб красивого тела.
Она приближалась к ним, он уже видел ее чувственный рот.
Полные губы в лунном свете казались черными. Она уже почти миновала затаившихся
мужчин, когда негромкий голос из темноты произнес тихонько:
– Франсуаза…
Она вздрогнула, обернулась. Засядько видел, какой радостью,
даже счастьем наполнились ее глаза, а лицо сразу осветилось.
– О, Клод!
Она метнулась в темноту, и Засядько смутно увидел, как они
обнялись, слились в одну фигуру. Послышался звук поцелуя. Засядько хотел
попятиться, дальше глазеть и слушать неприлично, но придется пересечь
освещенное место, а де Артаньяк теперь стоит, судя по всему, лицом к нему.
– Трудностей не было? – послышался его негромкий голос.
– Особых не было. – У женщины было мягкое и очень
женственное контральто. – Просто мой дурак был так польщен, что ради него
оставила Париж и примчалась в эту забытую Богом крепость, что… Словом, в конце
концов я сумела переключить его внимание на бутылку с вином. Он так и заснул с
нею в обнимку.
И голос де Артаньяка:
– Честно говоря, я даже не верил, что ты сумеешь приехать!
Все-таки война, везде передвигаются войска, военное время, гражданских по дорогам
пропускают неохотно…
Женщина сказала смеющимся голосом:
– Я боялась не застать тебя… Когда меня останавливали
солдаты, я всем говорила, что еду к любовнику…
Де Артаньяк упрекнул мягко:
– Не чересчур ли неосторожно?
– Если бы сказала, что еду к мужу, пришлось бы ехать до
зимы! А так меня пропускали всюду, помогали. Удивительная мы нация!
Чувствовалось по шелесту, что де Артаньяк обнял ее.
– Главное, чтобы наш рогоносец не заподозрил.
– Он видит только бутылку вина. Еще лучше – бочонок.
Де Артаньяк поддакнул с ехидным смешком:
– Пить рога никому не мешают.
Глаза Засядько привыкли, он рассмотрел статную фигуру де
Артаньяка, заметил женщину, что жадно прильнула к его груди. Ее густые волосы
уже свободно струились по спине.
– Я так счастлива, что ты вовремя получил мою записку!
Де Артаньяк засмеялся:
– Ее принесли, когда я ужинал с твоим мужем. У меня
руки были заняты, но я исхитрился положить ее в свой медальон.
Он снял с шеи цепочку, послышался щелчок. Затем Засядько
услышал восторженный голос Франсуазы:
– О, милый… У тебя в медальоне мой портрет?
– Я не расстаюсь с ним, дорогая.
– Не опасно?
– Ну, не станет же твой муж смотреть, что у меня в
медальоне? Да и нравится мне играть с опасностью. Он убил бы меня, узнай, что
оттуда на меня смотришь ты.
Де Артаньяк рассеянно гладил ее по спине, и она вскоре
спросила встревоженно:
– Тебя что-то беспокоит?
– К нам явился парламентер. Русский полковник.
Потребовал сдачи крепости. Если наш ветвисторогий примет его условия, это будет
катастрофа. И для нас двоих.
– Почему, милый?
– Я вызвался побывать в армии, потому что это важно для
карьеры. Понятно, что дни Бонапарта сочтены, старая аристократия снова возьмет
верх. Но я должен успеть занять положение при императоре, чтобы претендовать на
что-то и перед королем. Для этого я должен отметить свою роль в обороне Торна.
В Париже мне помогут подать все в нужном свете. Но едва я прибыл, как этот
дурак собирается сдать крепость без боя!
– В самом деле?
– Он мне сказал сам.
– И что мы… можем?
– Пока не знаю. Если бы парламентер погиб… или был убит, то
обозленные русские прекратили бы переговоры. Начался бы штурм, а эта крепость
выстоит месяцы, если не годы. Я добавлю пару важных строк в свой послужной
список, отбуду в Париж, а затем пусть эту крепость хоть с землей сровняют.
Была долгая тишина, звук поцелуя, учащенное дыхание, затем
Засядько услышал ее тихий голос:
– Милый, я сделаю для тебя все, что потребуется. Подумай!
В некоторых случаях женщины могут больше мужчин.
Засядько ждал, что де Артаньяк с негодованием откажется,
однако голос французского офицера прозвучал с напыщенной торжественностью:
– Почему для меня? Для нас, дорогая. Как только избавимся от
рогоносца, мы поженимся. И все мои земли будут твоими. И замок. Не
такой, как этот – мрачный и угрюмый, а светлый и воздушный, как все в
нашей Франции!
Ее голос прозвучал с такой страстью, что у Засядько по спине
побежали мурашки.
– Как я хочу этого!.. Как хочу!
– Это будет, дорогая.
– Клод, скажи, что я могу сделать, чтобы приблизить этот
день? Я хочу помогать тебе, а не ждать готовенького. Скажи! Сейчас война,
люди убивают друг друга. Всюду совершаются преступления, которые в мирное время
считались бы чудовищными… Ты понимаешь меня, Клод?
Засядько уловил в голосе де Артаньяка тщательно скрываемое
торжество.
– Ты права, Франсуаза. Тем более что на пути к нашему
счастью не надо даже причинять вред ни одному из соотечественников. А этот
русский полковник… Он противник, которого мы все равно должны убить на поле
боя. Сейчас он тоже на поле боя, пусть даже не держит в руке шпагу!
После непродолжительного молчания Засядько услышал голос
Франсуазы. В нем звучали как страх, так и алчная страсть к победе любой
ценой.
– У меня есть яд… я давно ношу с собой… В этом
перстне. Мечтаю отравить Мавильона, но все никак не решусь. Может быть, когда
уже будет совсем невыносимо… Но и тогда можно будет все переиграть! Вот в этом
кольце у меня противоядие.
После долгого молчания прозвучал его озабоченный голос:
– А как ты сумеешь?
– Я? – переспросила она. – Впрочем, мне легче, ты
прав. Меня еще ни один мужчина не встретил настороженно. К нему можно
как-то пробраться?
Он сказал торопливо:
– Я могу устроить.
– Тогда я приду, просто ведомая любопытством. Как он с виду?
Де Артаньяк буркнул неприязненно:
– Некоторым такие нравятся.
– Если ты хочешь, я прикинусь этой некоторой. Скажу, что
хочу хоть как-то компенсировать грубость своего мужа. Мне понадобится кувшин
вина и два фужера.
Она говорила быстро, искательно заглядывала ему в лицо, ее
тонкие пальцы нервно теребили лацканы его мундира. Засядько чувствовал их
напряжение, страх и замешательство. Оба страстно стремились к своим целям, но
все-таки замышляли хладнокровное убийство!
