– Это что, ты скажи нам, на ком он женится?
Гадалка снова всмотрелась в широкую ладонь с твердыми
бугорками мозолей:
– У него будет очень красивая невеста… Их сердца
вспыхнут любовью… Их брак будет счастливее всех на свете… Они проживут долгую
жизнь, полную любви и счастья, у них будет восьмеро детей… Все мальчики!
Быховский хохотал, ткнул смущенного Александра кулаком в
бок:
– Слышал? Восемь сыновей! Ну гигант… Завидую!
А Балабуха сказал внезапно:
– А какого цвета глаза у его невесты? Голубые?
Он прикусил язык, подсказал сдуру, но гадалка раскинула карты,
покачала головой:
– Нет, у нее серые глаза.
– Не может быть, – запротестовал Балабуха. –
У нее должны быть прекрасные голубые глаза!
Гадалка снова раскинула карты, нахмурилась, перетасовала
колоду, разбросала по-другому. Голос ее стал резким и неприятным:
– Я не знаю, что вы хотите, но против судьбы не идут
даже короли… И не только карточные. У его любимой глаза серые!
Удивительно красивые, прекрасные, но серые. И еще у нее будет много
поклонников… Да-да, на ее руку претендентов окажется чересчур много. Она не
бывает здесь в столице… пока что не бывает… ее можно будет встретить только
далеко на юге. Но сердце ее будет отдано только вам!
– Она богата? – спросил Балабуха.
– Увы, нет… Но вот еще одна странность… Здесь сказано, что
она будет любить вас намного дольше, чем вы ее… но вы проживете в любви и
счастье всю жизнь вместе… и умрете в один день!
Александр бросил монету в подставленную ладонь, обнял друзей
за плечи. Они пошли по пыльной улице, все равно прекрасной, потому что все трое
молоды, чисты и полны отваги.
Быховский оглянулся, засмеялся:
– Когда сама гадалка признается, что не понимает своих карт…
я начинаю ей верить!
– Гадалке? – изумился Балабуха.
– А что? Вот когда начинают тараторить без запинки,
говорят всем одинаковое… А тут сама удивилась. Вы поженитесь и проживете
жизнь в любви, умрете в один день, все как в сказке, но жена будет любить тебя
намного дольше! Есть над чем поломать голову.
Александр засмеялся:
– Вот и ломай, если к тому склонен. А я смотрю в другой
мир. Там свищут пули, там сходятся грудь в грудь на поле брани, там я сердцем
своим закрываю дорогу на Русь супостатам!
Херсонщина встретила пыльными ветрами, зноем, гулом и
разношерстьем цыганских шатров. Он явился по месту назначения с трепетом, но,
как оказалось, самую суровую муштру задавал себе сам. Главная беда была не в
строгости новых правил, установленных новым императором, а в однообразии и
монотонности. Даже молодые офицеры спивались, проигрывали в карты свои имения,
жалованье, украшения своих женщин. А то и самих женщин.
Засядько сдерживал горькую усмешку, но в душе разгорался
гнев. Всем плохо, но не все же теряют человеческое обличье даже в такой глуши?
Его зазывали сходить к цыганам, пытались втравить в азартные
игры в карты. Вежливо уклоняясь, он чаще всего уходил на берег реки. Там, в
излучине, рос небольшой лесок, бил небольшой ключ, чистейшая ледяная вода
пробегала всего сотню шагов, чтобы влиться в реку, исчезнуть среди сора и
грязи, которую река несла от городов.
Однажды он сидел там, сбросив мундир, предавался размышлениям.
Вот уже второй месяц службы в этом забытом богом краю. Страшно смотреть на
офицеров, что приехали сюда молодыми много лет тому. Они не просто постарели.
У них погас огонь в глазах, души проела ржавчина. Чтобы не видеть всего
скотства, одни топят его в кутежах, другие прожигают жизнь в развеселом
цыганском таборе, третьи дерутся на дуэлях из-за любых пустяков, а то и сами
стреляют себе в голову…
Внезапно далекий стук копыт привлек его внимание. Вдоль реки
на четверке коней двигалась богато украшенная карета. Кони шли бодро,
закидывали головы, сила в них играла. Кучер придерживал вожжи, кнута при нем не
было, таких коней погоняют редко.
Александр окинул все безразличным взглядом, успев цепко
ухватить и мелочи, вплоть до узора на колесах, отвернулся к воде. Волны
накатывались на берег мелкие, часто расходились круги: рыба выпрыгивала,
хватала комаров и жуков. Цокот становился громче, карета прокатила в двух
десятках шагов, затем стук копыт начнет удаляться, сейчас растворится в тиши и
покое…
Кони заржали так, что ему показалось, будто закричал
испуганный ребенок. Послышались крики. Он резко обернулся.
К карете с двух сторон набежали мужчины. Пятеро, все
одетые кто во что горазд, у всех длинные ножи, двое еще и с саблями, а один
наставил пистоль в дверцу кареты, что-то орал. Кони хрипели, пытались встать на
дыбы, но один из разбойников повис на узде коренного, пригибал к земле.
Из кареты вытащили приземистого, насмерть перепуганного
человека в длинном парике и долгополом камзоле, только вошедшем в моду в
столице, вернее – введенном императором, за ним вытащили двух женщин.
Одна, постарше, визжала так, что у Александра, привыкшего к речной тиши,
заломило уши. Вторая держалась гордо, но щечки ее побелели, а руки нервно
комкали платочек.
Разбойник сорвал с шеи старшей ожерелье. Двое прижали кучера
и форейтора к карете, шарили по их карманам. Пятый, последний, ударил толстячка
по лицу, зачем-то сдернул и бросил в пыль парик, выворачивал карманы.
Александр, оставив мундир, как был в белой расстегнутой до
пояса рубашке, безоружный, бросился к месту грабежа. Разбойники заметили его,
но не всполошились, только один предостерегающе выставил перед собой саблю и
шагнул навстречу:
– Эй, паныч! Смерти ищешь?
– Ты пришел за шерстью, – предупредил Александр. Он перешел
на шаг, глазами держал его цепко, потом внезапно посмотрел на другого
разбойника, ахнул. Этот с саблей на миг отвел взгляд, Александр мгновенно
бросился вперед, перехватил за кисть, повернулся спиной и наклонился, будто
кланялся татарскому хану.
Отвратительно хрустнуло. Разбойник с криком перелетел через
его спину, ударился оземь и остался распластанный, как выпотрошенная рыба. Лицо
его исказилось от боли, другой рукой он с воплем перехватил сломанную руку.
Александр быстро бросился ко второму, тот оторопело
поворачивался к нему с пистолем в вытянутой руке. Александр наклонился, грянул
выстрел. Пуля пролетела над головой, выдрав клок волос. Он без размаха хрястнул
кулаком в лицо, подхватил на лету выпавший пистоль и зашвырнул его в карету.
Кучер и форейтор, на которых уже не смотрело черное дуло,
поползли по стенке за карету, там развернулись и ринулись в лес. Александр
покачал головой, он не чувствовал страха, только сильнейшее возбуждение,
повернулся к разбойникам.
Их осталось трое. Один все еще держал коней, но двое,
которые собирали драгоценности с пассажиров, уже знали, что противник перед
ними совсем не тот паныч с голыми руками, каким показался вначале. Все-таки,
оставив жертв, пошли на него без тени страха. Они знали и себя. Один был явно
атаманом шайки, высокий и жилистый, цыганского типа, серьга в левом ухе,
красная повязка на голове, в одной руке сабля, в другой – нож, а на
второго даже смотреть страшно: поперек себя шире, кулаки как молоты, грудь
широка, будто ворота в ад, а голова с пивной котел. У него тоже были сабля
и нож, хотя такой мог бы размахивать вырванным стволом дуба.
