– На скачки? – вытаращил глаза городовой. – Какие
скачки?
– На следующей неделе начнутся, – объяснил Засядько
любезно. – Они спешили занять места.
Он перешагнул через Сержа, наступив ему на пальцы, и так,
чтобы тот видел, что озверелый казак наступил нарочно, пошел по лестнице к
дверям.
Нагнать страху, напомнил он себе старое казачье правило.
Ошеломить, растоптать сразу. Пусть видят, что он – зверь, которому не
писаны правила благородных ссор. Пусть верят, что он спокойно перешагнет даже
через трупы, если дорога ведет к победе. Впрочем, все победители в этом мире
бредут к цели по колено в крови. Его противников может отрезвить только то, что
этими трупами могут оказаться они сами!
Была глубокая ночь, когда на втором поверхе особняка
Грессеров неслышно распахнулось окно. Засядько скорее ощутил, чем увидел, как
вниз упала толстая веревка из связанных простыней. В слабом лунном свете,
что изредка прорывался сквозь ночные тучи, мелькнуло белое платье.
Когда Оля, бледная и трепещущая, но с решительным лицом,
спускалась по этой лестнице, ее обхватили сильные руки, знакомый голос
прошептал:
– Я люблю тебя, мой кузнечик.
Она прильнула к его широкой груди. Ночь качнулась и поплыла,
за ноги задевали ветви, а он нес ее на руках, не давая замочить ноги о росу.
Потом вблизи всхрапнул конь. Те же сильные руки посадили ее на коня, сам
Засядько вскочил в седло, ее держал в объятиях, одновременно управляя конем.
Ехали шагом, потом Засядько вздохнул и пустил коня рысью.
В церкви уже наверняка ждут Мартынов и Ренат, его доверенные офицеры.
Она прошептала, зарывшись лицом в его грудь:
– Я сумасшедшая, верно?
– Это весь мир сумасшедший, – ответил он нежно. –
Они все живут в тесной клетке, которую соорудили для себя сами.
– Я тебя люблю… Вот уже семнадцать лет люблю.
Конь, чувствуя свежесть ночи, сам перешел в галоп, помчался
сквозь ночь, что отозвалась гулким стуком копыт. Засядько ощутил, как по спине
пополз холодок:
– Гадалка…
– Что? – встревожилась Оля.
– Да нет, мой мотылек, ничего… Когда-то мне предсказали,
что… словом, будем жить долго и счастливо и умрем в один день, все как в
сказке, потому я и не поверил, смеялись с друзьями, но гадалка еще сказала, что
ты будешь любить меня намного дольше… Этого сама гадалка понять не могла, но
клялась, что карты говорят именно так…
Она тихо смеялась:
– Что тебе нагадала еще?
Ветер развевал прядь ее волос, щекотал его по лицу. Он
поцеловал ее в макушку:
– Не скажу.
– Почему?
– Упадешь с коня.
– Противный! Скажи немедленно.
Он прислушался, показалось или в самом деле слышится далекий
стук копыт? Ночь тиха, справа тянется поле, слева темнеет стена леса, заслоняя
беззвездное небо.
– Она сказала… Только держись крепче!
Оля послушно прижалась всем телом, крепко обхватила и так сжала,
что он охнул:
– Ого! У нас должны родиться великаны.
– Это сказала гадалка?
– Гм… Она сообщила, что у нас их будет восьмеро.
Оля ахнула и в самом деле едва не упала с коня. Он прижал ее
к груди, ее плечи тряслись. Он с тревогой заглянул в ее лицо, увидел блестящие
глаза и прикушенную губу. Понял, что Оля вздрагивает от попыток удержать хохот.
– Что с тобой? – спросил он.
– Во…сьме…ро? – переспросила она, давясь смехом.
– Все мальчики, – подтвердил он убитым голосом. –
Зададут тебе хлопот! Восемь здоровых жеребят вообще дом разнесут…
Она хохотала так, что всхлипывала и хваталась за него, чтобы
не сползти с коня. Теперь Засядько уже ясно слышал стук множества копыт. Их то
ли увидели, то ли поняли, куда скачут, и грохот подков по твердой земле
становился все громче.
Он прижал ее крепче, а конь, словно ощутив опасность,
понесся стрелой. Холодный ветер свистел в ушах. Под ним был огромный могучий
жеребец, свирепый и быстрый, такой сам бросается на противника, бьет копытами и
рвет зубами, но при всей своей мощи не сможет долго нестись галопом с двумя
всадниками на спине.
Оля насторожилась:
– За нами погоня?
– Похоже. Но не тревожься… особенно.
– Отец? – ахнула она в ужасе.
– Вряд ли.
– Кто? Неужто Серж? Или же отвратительный Маратин?
Он пробормотал:
– Еще и какой-то Маратин? Нет, за руку твоей матери бойцов
было вроде бы поменьше…
Он впервые пришпорил коня. В ночной тишине она наконец
расслышала, что, судя по топоту, по их следу несется целый отряд.
– Господи, – взмолилась она, – помоги нам!
Александр лишь пришпоривал коня. В лунном свете его
лицо казалось темным как сама ночь, в глазах поблескивали звезды. Холодный
ночной воздух не успевал остужать разгоряченные лица.
Внезапно, заслоняя редкие звезды, впереди показалась
церквушка. Конь хрипел, бока ходили ходуном, с удил падали клочья пены. Он
доскакал до высоких дверей, упалбы, но Александр уже соскочил на землю, снял
Олю.
Рука об руку они вбежали в церковь. Темное помещение было
освещено лампадками перед иконами. На алтаре горели свечи. Старенький седой
священник ожидал их уже в полном облачении. Сзади мелькнула тень, блеснули
золотые эполеты. Капитан Мартынов бросился закрывать двери.
Из-за алтаря появился возбужденный Ренат, офицер его полка.
Он смотрел на Александра восторженными влюбленными глазами. Тот решился на
лихой поступок, достойный разве что безусого прапорщика, такое случалось в
кои-то веки и долго служило темой разговоров. А тут – генерал!
– Все уплачено, – сказал он преданно, – обо всем
договорено.
– Начинайте! – велел Александр. – За нами погоня.
Ренат мгновенно выхватил саблю и метнулся к воротам.
Священник, трясясь как осиновый лист на ветру, торопливо начал обряд венчания.
Александр заметил, что он от страха и спешки пропускает половину слов, но кто
будет против, спешат все, и он только напряженно усмехнулся, видя понимающие
глаза Оли. Она тоже заметила, но смолчала.
Они обменивались кольцами, когда за воротами послышался стук
копыт, громкие голоса. Затем возникла перебранка, крик, наконец дверь в церковь
заскрипела, в спины ударила волна свежего ночного воздуха. Послышались тяжелые
шаги.
Александр неторопливо обернулся. Мартынов пятился, уперев
острие шпаги в грудь надвигающегося Сержа. Лицо молодого князя было бледным как
смерть, лунный свет обрисовывал его фигуру, как некий призрак. В его руке
была обнаженная сабля. За ним двигалось около дюжины крепких парней,
вооруженных до зубов.
