Возмущенный Внуков поднялся. Подводные суда! Дно
морское – плодоносная нива! Чрезвычайное народонаселение на земном шаре!
Господи, и эту чушь пишет здравомыслящий человек. Да в своем ли он уме?
Засядько перелистал страницы, отыскал заглавие. Это была
повесть «Правдоподобные небылицы, или Странствование по свету в двадцать
девятом веке». Автор Фаддей Булгарин.
– В двадцать девятом веке, – сказал Засядько
довольно. – Ишь ты! Далеко заглядывает. Путешествие во времени, воздушный
транспорт…
– Это приятель Греча, который у вас часто бывает, –
сказал Внуков недружелюбно. – Он сотрудничает в рылеевской «Полярной
звезде» и дружит с Грибоедовым. Намекните кому-нибудь из них, пусть захватят с
собой Булгарина.
– А что, – сказал Засядько, оживившись, –
буду рад познакомиться с автором, который пытается заглянуть в будущее.
Глава 37
– Крепостные, – сказал Булгарин, глядя в окно на
марширующих во дворе солдат. – В Европе их называют рабами. Так и
говорят: рабство в Америке и в России. Злые языки, верно?
Он обернулся, испытующе посмотрел на Засядько. Тот
поморщился, покачал головой: его карие глаза блеснули и погасли. Издатель
журнала смотрел выжидающе. Александр сказал без охоты:
– Не будем играть в прятки. Знаю, почему спрашиваете. Тайное
Южное общество, верно?
Булгарин смутился. Видно было, что колеблется. Наконец
спросил уклончиво:
– И как вы находите этих молодых офицеров? Горячие
головы…
– Горячие. Вы связываете с ними какие-то надежды? Возможно,
отделение Польши? Могу порадовать, в их планах это предусмотрено.
Булгарин встрепенулся:
– Откуда вы знаете?
Некрасивое лицо его пошло пятнами, он разволновался, шагнул
к генералу.
– В мои руки, – ответил Засядько
невозмутимо, – попал только что принятый ими документ, естественно,
случайно, в котором намечено отделение Польши и предоставление ей тех же
свобод, которые будут введены в России. Так что я могу поздравить вас как
поляка. Ведь вы польский шляхтич?
– Как и вы – украинский!
– Я давно уже русский офицер… – Засядько какое-то
мгновение подумал и добавил: – Этих принципов придерживается Южное
общество, созданное на Украине. Оно гораздо более демократичное, чем Северное.
Те вообще собираются сохранить монархию. Но и те и другие – остервенелые
военные… да-да, это говорю я, генерал артиллерии, но ведь я не призываю решать
все проблемы стрельбой из пушек? А они требуют… в их программе действий,
когда захватят власть, – завоевание Кавказа, завоевание Бессарабии,
завоевание среднеазиатских стран, завоевания, завоевания… Что много крови
прольется, это не пугает меня, она все время льется, но я не верю, что штыками
и пушками можно что-то сделать доброе или хотя бы полезное!
– Они честные люди, – сказал Булгарин, ощетинившись.
– Э, батенька… У меня денщик – честнейший парняга.
Но спросите у него, что надо сделать, чтобы всем в мире стало жить хорошо?
Такое предложит… А эти молодые и честные недалеко от него ушли. Уступи им
власть – весь мир утонет в крови! Нет уж, я вижу путь лишь в просвещении и
улучшении нравов. И принятии новых законов. Как все люди равны перед
Богом, так же должны быть равны и перед законом. Чтобы во всем мире могли
сказать: «Есть еще судьи в России!»
Булгарин горько усмехнулся. Могущественнейший прусский
король как-то на охоте потоптал посевы на краю поля одного мельника. Мельник
подал на него в суд. Суд рассмотрел дело, выслушал свидетелей и присудил короля
к крупному штрафу. Как король ни пытался отвертеться, но штраф с него взыскали,
а короля принудили признать свою вину. С того дня по всему миру пошло
крылатое: «Есть еще судьи в Берлине!»… Но надо быть безумцем, чтобы подать в
суд на российского императора!
– Да-да, – сказал Засядько, читая его мысли по
глазам, – Россия останется страной бесправия до тех пор, пока самый
последний простолюдин не сможет подавать в суд на первое лицо страны… и
побеждать в суде, ежели прав! А ты можешь мне сказать, что так будет при
этих черных полковниках, что рвутся к власти? И что диктатор России, такой
титул у них предусмотрен для Пестеля, не ввергнет Россию в еще большее рабство?
Только еще более страшное – военное? И вся Россия не станет страной
военных лагерей?
Булгарин молчал, понурившись. Наконец сказал потускневшим
голосом:
– Нет, этого сказать не могу. Но сердцем я с ними.
Засядько пожал плечами, улыбнулся. Единственный раз за всю
жизнь он позволил сердцу взять верх над разумом. Но то был особый случай.
А управление государством сродни управлению артиллерийским делом: меньше
чувств – больше точных расчетов.
– Так что, дорогой мой, никаких особенных надежд я не
связываю с этими молодыми офицерами. В чем-то будет лучше, если им еще
повезет, а в чем-то наверняка хуже…
– Вы пессимист, Александр Дмитриевич. А по мне, хоть
монархия, хоть республика, хоть черти с рогами – лишь бы Польша была
свободна! Премного благодарен вам, Александр Дмитриевич, за утешительную
новость. Теперь ночь спать не придется, в облаках витать буду.
– Только и остается, что витать в облаках, – заметил
Засядько горько. – Не очень верю в успех. Слишком много среди этих
заговорщиков… поэтов. Спорят и пишут бумаги, когда нужно действовать. Не
секрет, что еще в тысяча восемьсот шестнадцатом году они основали «Союз
спасения», который просуществовал два года, а потом переродился в «Союз благоденствия».
Еще через год переформировался в две организации: Южное общество и Северное
общество. И вот уже который год болтают, пишут бумаги, спорят…
– Откуда вы все знаете? – ужаснулся Булгарин.
– Южное общество находится как раз в Малороссии, на моей
родине. Именно во 2-й армии, генералом которой я являюсь. Там я проходил
службу, там остались мои помощники, туда я должен явиться в случае объявления
войны. Мне известен каждый шаг в моей армии… А вот откуда вы знаете?
Булгарин в замешательстве опустил голову.
– Можете не сочинять ответ, – сказал Засядько
спокойно. – Я знаю, что ваши лучшие друзья – Рылеев, Грибоедов и
прочие заговорщики. Они печатаются в вашем журнале, вы сотрудничаете в
«Полярной звезде». Читал. Но не слишком ли много людей знает об их собраниях?
К тому же постоянные споры, разногласия, раскол… Чудо, что государь
император еще их терпит! Ему время от времени докладывают о них, но он лишь
отмахивается. А Милорадович, его на днях назначили генерал-губернатором
столицы, вообще велел: «Оставьте их в покое! Пусть спорят, сочиняют и читают
друг другу свои дрянные стихи».
– Вы не собираетесь примкнуть? – спросил Булгарин
осторожно.
– Нет! – ответил Засядько резко. – Ни в коем
случае. У них свои заботы, у меня свои…
Через несколько минут, когда Булгарин взглянул на часы и
стал поспешно прощаться, Засядько будто между прочим заметил:
