Деревянный, но стоящий на каменном фундаменте Дом Конунга высился на крутом скалистом обрыве, с которого открывался обзор во все четыре стороны, и от ворот дома отходили две дороги. Главная, хорошо протоптанная людскими ногами и копытами лошадей, – в Ослофьорд, который здесь изредка называли даже городом, хотя он имел всего одну недостроенную городскую стену со стороны моря, однако еще конунг Кьотви намеревался достроить стену полностью по всему периметру, иначе и смысла в стене не было, потому что любому врагу не составляло труда высадиться в стороне, обойти селение по суше и напасть на незащищенные дома. Впрочем, поддержки в этом вопросе среди местного населения конунг не находил. Людям, привыкшим жить в виках, стена казалась излишеством, и тратиться на ее строительство не все считали нужным. А оплачивать строительство из личных средств уже не считал необходимым сам конунг Кьотви.
Вторая, короткая дорога шла полого вниз, в невеликий по размерам, но удобный собственный фьорд конунга. Там, внизу, на берегу, стоял и большой вик, в котором когда-то родились предки Ансгара, и лишь недавно развалилась от возраста дом-землянка, когда-то принадлежащая семье. В вике сейчас жили большей частью рыбаки и бонды, работающие в Доме Конунга. Если плыть дальше в сторону Ослофьорда, следом за первым, ближним фьордом следовало еще три таких же залива со своими виками, и все они считали конунга своим ярлом. Но теперь Ансгар, как раньше был Кьотви, являлся для них и верховным судьей, и верховной властью. Впрочем, конунг вообще был верховной властью для всех виков Норвегии, но для других виков имелись свои судьи и свои ярлы. Из жителей же этих четырех виков в основном и формировалась дружина конунга. Ну, было еще три десятка наемных солдат, исполняющих роль стражников в Доме, однако наемные солдаты могли быть из разных не только виков и земель, но и стран. Так, у Ансгара служило два шведа, сбежавших от наказания из земель своего ярла, три полабских славянина, не нашедших приложения своих воинских талантов на родине, один угрюмый эст, скрывавший какую-то страшную тайну и потому всегда прятавшийся от своих соотечественников, если те случаем появлялись в окрестностях, и один руянин. У отца было еще четверо ляхов, лично к нему привязанных, но ляхи Ансгара покинули сразу после смерти Кьотви, отправившись служить куда-то в другое место, поскольку не питали к сыну тех чувств, которые питали к покойному конунгу, и не были связаны с новым конунгом никакими обязательствами. Говорили, что кто-то из соседей подбил их отправиться искать счастья и славы при дворе византийского императора, где наемники всегда были в большей цене, чем свои воины. И пусть. Четыре человека не делали погоду. Но основу стражи и войска конунга, конечно, составляли все-таки норвежцы.
Когда четыре ладьи, одна за другой, миновали широкий здесь, но длинный пролив и воткнулись носами в черный слюдянистый береговой песок, кто-то уже заметил их, и в вике сразу поднялась тревога, жители высыпали на берег фьорда с оружием в руках – действия обычные и необходимые для трудного времени практического безвластия. И потому первым пришлось спуститься на берег Ансгару, который вызвал у своих людей естественное удивление, быстро перешедшее в неописуемый восторг. Они уже, кажется, смирились с его смертью, о которой по всей округе только и говорили все последние дни, а тут явление живого и здорового конунга…
– Ансгар, ты даже не представляешь, да и мы сами не представляли, сколько радости можно испытать от того, что в мире так много людей со лживыми языками… – так замысловато выражаясь, встретил конунга Хрольф, долгоносый староста вика, в прошлом известный воин, но по возрасту уже малоспособный встать в строй со щитом и мечом, тем не менее способный еще не только обучать молодежь воинскому искусству, но и командовать другими воинами, используя свой громадный опыт, приобретенный в сражениях, которые вел Кьотви.
– Я рад, что вы встречаете меня с чистой душой, – сказал Ансгар, сам сильно волнуясь от возвращения в родные места. – Я вернулся с мечом отца, следовательно, с полными правами на его титул, и вы можете звать меня конунгом Ансгаром. Но предупреждаю сразу… Мне хотелось бы знать, что замыслил против меня ярл Торольф Одноглазый. И потому я запрещаю вам всем до послезавтрашних выборов показываться в Ослофьорде и в соседних чужих виках. И вообще, говорить о том, что вы видели прибытие ладей. Но наши вики должны знать правду и должны быть готовы ко всему. Возможно, нам предстоит война. Потому я собираю у себя старост всех четырех виков уже через час. Оповестите всех, пошлите гонцов… А твой мудрый совет, Хрольф, может понадобиться мне раньше. Приходи в Дом до общего сбора.
Сверху, по дороге от Дома, уже сбегалась с факелами в руках вооруженная стража. Ансгару пришлось опять выйти вперед и повторить предупреждение для стражи отдельно:
– Ворота закрыть. Открывать только по моему распоряжению или по распоряжению людей, которых я назначу.
За ним сразу поднялись в Дом только Большака со своей сотней, для постоя которой отвели длинный сарай, гребцы одной из ладей, староста из вика Хрольф да дварфы Хаствит и Истлейв. Дом стоял мрачный и затемненный, каким и полагалось быть дому, носящему траур.
Разжигать много огней конунг опять запретил.
Праздник устраивать было рано. Праздник будет устроен после того, как Ансгара официально признают конунгом и он рассчитается с теми, кто хотел у него титул украсть…
* * *
Вторая пара ладей с сотней Овсеня и сотней дварфов, познакомившись с местом и показав себя жителям местного фьорда в качестве союзников конунга, чтобы в дальнейшем не возникло острых недоразумений, получила проводника из местных рыбаков, сразу спустилась на воду и отплыла. Пошли обратным курсом до одного из предыдущих фьордов с незаселенным берегом, в который вошли уже на рассвете. Фьорд был тесным, неудобным, не имеющим песчаного пляжа, но в него втекали одна рядом с другой две неширокие речки, в устье которых, выполняя указания проводника, ладьи вошли и остановились на мели, прикрытые со всех сторон кустами. Оставив лодки там, в устье речек, естественно, под небольшой охраной из гребцов, больше привыкших к лодке, чем к пешим переходам, и проводника, который не был даже вооружен для такой срочной поездки, остальные намеревались двинуться в глубину шведской территории. Бьярминским воям предстояло заниматься своими делами, к которым они сразу и приступили, начав с выгрузки лосей и лошадей и поиска троп, ведущих на высокий берег. Однако проходимых для верхового войска троп не оказалось, существовали только узенькие, вытоптанные, скорее всего, дикими вепрями, и их пришлось местами расширить, чтобы пройти. Боевые топоры для этого дела тоже годились. Впрочем, труднопроходимых мест было мало, и часть пути лоси расчищали своей широкой грудью, просто проламывая кусты.
Одновременно с русами выгрузилось и девяносто девять полностью снаряженных к боевым действиям дварфов. Маленький народец, при своем небольшом росте, всегда отличался громадной физической силой, и даже сотник Овсень, сам человек силы немереной, с удивлением рассматривал их щиты, которые, благодаря мощной оковке, могли выдержать, пожалуй, удар любой стрелы, кроме стрелы, посланной сложным славянским луком. Но если уж стрелу, пущенную стрельцом, не выдержат, то наверняка не развалятся в середине боя от нескольких добрых ударов меча или топора, как обычно случается со всеми деревянными щитами, доски которых только в центре скреплены металлическим умбоном и имеют окантовку в виде металлической полосы по внешнему краю. Но даже деревянный щит носить в бою не слишком легко. Какая же нужна сила, чтобы носить такие щиты, как у дварфов, и не просто носить, а использовать их острые края со специально выкованными острыми шипами как оружие! Сотник сразу понял, для чего предназначены кованые шипы, на первый взгляд служащие только украшением, но в действительности способные в тесноте плотного боя наносить страшные рваные и колотые раны. Кроме того, часть шипов располагалась так, что между ними мог застрять клинок меча и при нажиме плечом, произведенном вовремя, или сломаться, или просто вывалиться из рук противника.
