– Больше ничего, ярл.
– Кто-то прибыл оттуда? Много спаслось?
– Только обычные гонцы Гунналуга… – Всадник посмотрел на небо, показывая взглядом, что за гонцы сообщили колдуну весть. – Ни один не спасся… Молодой ярл Этельверд в плен захвачен. Его допрашивали. ОН – сам допрашивал…
– И что ярл сказал? Что он вообще мог сказать?
– Этого даже птицы не знают…
Торольф уже овладел собой. И как раз наступила минута, какая бывает в критические моменты боя, когда Одноглазый чувствовал вдохновение и готов был творить чудеса.
– Ладно. Скажи в ответ, что выручат нелюди. А ЕГО я не боюсь. Пусть ОН меня боится. Так и передай. А теперь гони… Я скоро сам к вам пожалую. Гунналуг в Доме или в башне?
– В черной башне…
– Гони…
Гонец круто, с поднятием на дыбы и сам едва не вывалившись из плоского, без высоких лук скандинавского седла, развернул коня. Знакомство с фляжкой воина Торольфа сказалось на координации движений. Но стражник оказался все же человеком достаточно крепким для одной фляжки и в седле усидел. И сразу оставил за собой облако пыли. Конь был не из местных – тонконогий, с мелкими настороженными ушами и точеной аккуратной головой, и чрезвычайно резвый. Таким конем любоваться бы в своем дворе, а не гонять его по пыльным дорогам. Наверное, привезен в качестве добычи из какого-то удачного набега. Но Торольф себе такого коня, как человек практичный, не желал, хорошо зная, что все эти привозные кони плохо переносят долгую полуночную зиму. Часто случается, что простывают после длительной скачки и заболевают. Лучше уж обходиться местными лошадьми. Не такими броскими, но сильными и выносливыми, к тому же традиционно лохматыми, что позволяет им хорошо переносить морозы. Именно на такой сидел сейчас Одноглазый, и именно ее развернул для возвращения в дом. И все это спокойно, без проявления эмоций перед воинами, которые внимательно следили за своим ярлом. Разговор воины слышали, понимали, что беда произошла большая, потому что все знали об отправлении четырех драккаров и четырех сотен воинов на них. Но самообладание Торольфа сыграло хорошую службу ярлу. Видя его спокойствие, спокойно вели себя и воины. Он не потерял ни голову от отчаяния, ни авторитет. А ведь авторитет в такой ситуации означает очень много. Воины пойдут только за тем, кого уважают больше, чем себя. Даже на смерть за такого человека пойдут, чтобы он не думал о них плохо. И сами будут своему ярлу подражать, и боевое состояние духа будут стараться не терять.
Конечно, трудно было перенести такой мощный и болезненный удар и никак не показать своего разочарования, близкого к отчаянию. Потерять четыре сотни воинов тогда, когда каждый человек на счету – есть от чего потерять и голову. Только пару часов назад Торольф насчитал, что завтра, когда он соберет всех своих людей из всех поместий, у него будет около тысячи человек. А тысяча бойцов – уже не войско ярла, это уже небольшая армия, способная вести серьезную войну. И вот четырех сотен в этой тысяче недостает. Немногим меньше половины. Причем недостает самых опытных и проверенных, полторы сотни из которых только что вернулись с ярлом из набега на Бьярмию.
Надежды сыпались, как песочные фигуры.
Тем не менее Торольф проявил свой характер. Тот самый, что позволил ему добиться многого, о чем даже не думали его предки, то есть стать претендентом на титул конунга. Конунг – это первый ярл государства. Ярлов много, и много сильных, богатых и влиятельных. И стать первым среди них почетно. Это тоже далось не сразу, и влияния Торольф добивался где силой, а где и хитростью. Но конунг именно таким и должен быть. Конунг должен быть гибким. И характер позволял ему, как считал Одноглазый, стать хорошим правителем. Однако для этого следует сделать несколько решительных шагов. Если вначале, когда только начал вставать вопрос о новом конунге, Торольф еще временами сомневался, то теперь уже считал, что обратной дороги ему нет. Если он не победит Ансгара, Ансгар, став конунгом, уничтожит его. Но Торольф был не из тех, кто сам, теряя надежду, кладет голову на плаху. Он за свою жизнь и за свои владения готов с кем угодно драться до последнего воина и последнего собственного издыхания. И сейчас предстояла такая битва. Битва до последнего издыхания. Только уже вместе с правом на жизнь, в случае успеха, Торольф получит и титул. А если лишится титула, то лишится всего, в том числе и жизни. И он внутренне был готов к такой борьбе. Решившись начать, он уже не имел возможности не завершить дело. И Торольф чувствовал, что у него есть шанс стать победителем только в том случае, если он не остановится уже ни перед какими преградами. Он должен все отбросить, все сомнения, все посторонние желания и помыслы. И только одному делу отдаться без остатка.
Следовало действовать. И действовать Торольф начал сразу, выслав трех разведчиков в окрестности Дома Конунга, чтобы следили за фьордом и доложили, когда конунг Ансгар, а он, поскольку имеет при себе символ власти, уже может называть себя конунгом, прибудет в свой Дом. Следовало узнать, как он поведет себя, какие первые приказы отдаст, следовало планы Ансгара выведать, чтобы подготовиться не только к обороне, но и к собственной атаке.
Торгейр, один из давних и проверенных помощников ярла, сам не воин, но человек сообразительный и пронырливый, которого Торольф использовал в самых негласных своих делах, доложил, что дварфы скоро закончат работу под Домом Конунга. В нужный момент воинам предстоит только надавить плечом и выбить остаток стены, чтобы войти в дом изнутри.
– Ты сам туда воинов поведешь… – решил Одноглазый.
– А нужно ли это? – не слишком обрадовался Торгейр такому доверию. – Там нужны воины, а не я. Там все ударами меча будет решаться. А я за оставшееся время в Ослофьорде успею со многими старшинами бондов поговорить. Со многими я уже поговорил, но не с главными. К ним особый подход нужен. Не с первой встречи. К тому же многие среди ночи будут только прибывать в город. Отправь в Дом Конунга Красного Нильса. Он с такой задачей справится. Красный Нильс сомнений не ведает и не слышал в жизни своей, что такое жалость.
В предложении Торгейра была своя правда. Хотя Торгейр и носил, как все настоящие мужчины, меч на левом боку, но за его рукоятку всегда держался тоже левой рукой, а правую он обычно устраивал под плащом или на рукоятке кинжала, или на кошельке с деньгами, которые ему Торольф выдавал. Торгейр умел одних купить, других, которые продаваться не желали, тихо уничтожить. И в такой критический момент его место, скорее всего, было там, среди прибывших на собрание свободных бондов. А с более прямолинейной задачей под Домом и в самом Доме Конунга можно справиться и без Торгейра.
– Ладно. Я подумаю, кого отправить. Значит… Что мы сейчас должны сделать? Я слушаю твои предложения…
Помощник, загибая пальцы, стал перечислять первоочередные задачи.
– Да, я подумаю… – сказал Одноглазый, выслушав предложения. Вообще-то помощник всегда говорил дело, хотя ярл никогда не соглашался с ним сразу, оставляя за собой право подумать. Он думал и делал то, что придумывал Торгейр. Но все другие считали, что это самостоятельное решение ярла.
