В этих расчетах Гунналуг не ошибся. Ансгар повел себя так, как повел бы себя отец. Он был внешне слегка сдержан, может быть, немного простоват и прямодушен, и, без сомнения, попал в ловушку, ловко устроенную колдуном. Он испытал благодарность за предупреждение, хотя, кажется, до конца Гунналугу не поверил. Тем не менее именно этой благодарности Гунналуг и добивался. И вообще, как оказалось, Ансгар не скрывал, что о подкопе уже знал. Но успел ответно обрадовать гостя вестью о смерти полководца и флотоводца Еталандов ярла Сигтюргга. И не просто обрадовать, но и удивить, потому что этого прославленного воина Ансгар, оказывается, убил собственноручно. Это еще раз показало, как ошибается в своем высокомерии Торольф Одноглазый, желающий в случае чего вызвать Ансгара на поединок и уверенный в собственном воинском преимуществе. Он считает, что Ансгар еще мальчишка, но мальчишка уже стал воином, и, судя по всему, воином сильным. Что-то, какое-то умение ему в руку вложил отец, сам воин знаменитый, что-то, вне сомнения, вложил и ярл Фраварад, обладающий, как знал колдун, навыками иной, не скандинавской школы мечного боя. Наверное, все это дало сплав твердый. Может быть, слишком твердый для руки Торольфа.
Ансгар высказал возможность своего выступления к границе, но предупредил Гунналуга, что выступать будет, скорее всего, если не с откровенной его поддержкой, то хотя бы как не вмешивающаяся сторона, готовая охранить свои земли, и не более. Это уже могло быть небольшой гарантией, которой Гунналуг и добивался своим визитом. Колдуну хотелось верить, что слова «скорее всего» произнесены без всякого смысла. И он, чувствуя редкое для себя состояние благодарности, расщедрился и сообщил юному конунгу не только место, где содержится его дядя ярл Фраварад, но и место содержания славянских пленников Торольфа. То есть своими действиями показал, что полностью отказался от поддержки Одноглазого и даже готов Ансгара поддержать. Это был хороший ход в разыгрываемой Гунналугом партии. Несомненно, юный конунг знал, что колдун поддерживает Торольфа. А теперь уже знал и то, что он от этой поддержки отказался полностью. И даже перешел в противоположный лагерь. Причем перешел не просто из желания предать, а словно бы в обмен на согласие Ансгара соблюдать нейтралитет.
Расстались соседи более тепло, чем встретились, оба, несомненно, довольные таким развитием событий. У Ансгара были перед собранием свои дела, а Гунналугу следовало спешить на стены поместья, чтобы подготовиться к обороне. Впрочем, подготовка к обороне шла своим чередом, и этим занимались ярлы Дома, хорошо знающие военное ремесло. Вмешиваться в их деятельность Гунналуг не собирался, но присматривать в любом случае было необходимо.
Он еще и по другой причине торопился быстрее отправиться в обратный путь. Вот-вот могли появиться две славянские ладьи, на которых будут находиться Всеведа с Заряной. И колдун не желал этой встречи, предвидя ее опасность лично для себя. Но, едва его драккар отошел от берега, Гунналуг понял, что опоздал. Две славянские ладьи уже входили во фьорд.
Конечно, Гунналуг мог предположить, что Всеведа и Заряна смогут увидеть его, стоящего на носу драккара рядом с самым бортом, и это может вызвать у Заряны недобрые мысли, которые в состоянии материализоваться в неприятные для колдуна события. Тем не менее спрятаться в глубине лодки среди гребцов – это значило бы показать гребцам, что он боится кого-то, следовательно, уже не обладает былым могуществом. Это значило бы самому себя предать. Что Гунналугу очень не хотелось делать. И он остался стоять, прислонившись к носовому «дракону», внимательно вглядываясь в людей, что собрались на палубе ладьи. Он выделил сотника Овсеня, своей крупной фигурой легко узнаваемого издали. А потом увидел и Всеведу. Но она была без Заряны, и это радовало. Колдун даже показал уважение славянам, приложив к груди руку и слегка поклонившись. Они, конечно, могли принять этот жест как угодно, но сам он внутренне уже смирился с тем, что эти люди представляют здесь силы Ансгара и с ними он бороться не в состоянии, но в состоянии помочь Ансгару, следовательно, ускорить возвращение славян в родные земли и отдаление от себя Всеведы и Хозяина. Тогда ему будет жить намного спокойнее. Даже если учесть, что для Хозяина не может что-то значить расстояние, поскольку мысли любые расстояния покоряют без преград. Но, если ничто не будет напоминать Заряне о Гунналуге, она и думать о нем перестанет. А Гунналугу требовалось только это…
* * *
Уже заметно вечерело, когда во двор Дома Торольфа, к тому времени в очередной раз поднявшегося с медвежьей полости, на которой он обычно спал, и совершенно случайно оказавшегося у окна, въехало трое всадников. Голоса показались ярлу странными, и он выглянул. Всадники показались еще более странными. Вернее, один из них, сидящий на великолепном тонконогом коне, которому совсем не место было в холодных полуночных землях. Двое его спутников были обыкновенными торговыми хозяевами
[13]
из Ослофьорда. Встретивший гостей слуга поднял голову, чтобы глянуть на окно Торольфа, увидел ярла и сказал громко:
– Ярл, торговые хозяева желают поговорить с тобой.
– Пусть поднимутся, – согласился Торольф, но тут во двор влетели на взмыленных лохматых конях два воина, и ярл узнал в них разведчиков, которых отправлял наблюдать за Домом Конунга и принадлежащими Ансгару виками. – Только после разведчиков. Разведчиков сразу ко мне… – показал Одноглазый пальцем.
Разведчики слышали приказ и заспешили к лестнице, а Одноглазый вслушивался в топот их ног по ступеням и думал, что этот топот может нести ему – окрыление или разочарование? Взмыленные кони предполагали спешку. Спешной чаще всего бывает неприятная весть, требующая мобилизации и вмешательства. Так уж повелось среди людей, что хорошие вести они сообщать не слишком торопятся. Неприятная весть, доставленная вовремя, может предостеречь и предупредить, дать возможность принять меры. И потому при отправке неприятной вести спешка обязательна. Но хотелось бы все же чаще получать так же спешно вести приятные. Пока, однако, такое происходит крайне редко.
Разведчики вошли и остановились посреди комнаты, переводя дыхание. Торольф попытался своим единственным глазом всмотреться в их лица, чтобы заранее прочитать весть.
– Что у вас? – поторопил их все же, не сумев сам понять.
– Гунналуг…
– Что – Гунналуг?
– Гунналуг приплыл к Ансгару с миром. Очень уважительно. Руку к груди с поклоном прижимал. Можно сказать, выпрашивал что-то. Так со стороны смотрелось…
– Как так? – не понял Торольф. – О чем вы говорите?
– Ансгар на берегу делал смотр войскам. Закончил, отправился в другой вик. А тут Гунналуг приплывает под белым щитом. Ансгар вернулся. Встретил. Расстались хорошо, как добрые друзья, хотя Ансгар с коня не слез. Он разговаривал, как конунг с ярлом. Свысока…
Одноглазый получил сильный удар. Такой сильный, что даже дыхание перехватило, словно нанесли его кулаком, и голова закружилась.
– А Гунналуг что?
– Терпел. Говорил что-то.
