* * *
Пока мама занималась своими хозяйственными делами, я снова сел за компьютер, еще раз посмотрел видеозапись, пытаясь хотя бы приблизительно определить профессиональный уровень тех, кто ее делал. Два момента, которые я раньше упустил из виду, на сей раз заставили меня задуматься.
Когда мы смотрим кино или телевизионную программу, то практически никогда не задумываемся об операторской работе. А она довольно сложная и требует высокого профессионализма. Здесь, в моем случае, конечно, работали не киношные профессионалы, не соискатели каких-то премий. Тем не менее это была не любительская работа. Я сам пользовался камерой, доводилось снимать бытовые сюжеты и даже занятия с солдатами, чтобы потом показать им явные ошибки. Для большей наглядности тренировок. И мне всегда не хватало профессионализма для того, чтобы сделать запись такой, какой я хотел бы ее увидеть. То не с той стороны подойду, чтобы вести съемку, то не тот план возьму... Здесь же подобные ошибки отсутствовали. Более того, после записи был произведен монтаж. В какой-то из моментов я со своим противником вышел из зоны видимости оператора. И тут же показ продолжился с другой точки.
При первом просмотре, как в кино, не обращаешь на это внимания, потому что действие, по сути своей, не прерывалось и все было показано именно так, как происходило в действительности. Но переход с камеры на камеру произошел. Значит, снимали два оператора двумя камерами с разных точек. То есть из разных машин. А потом кто-то срочно и качественно смонтировал из двух пленок одну.
Я сразу понял, какая это должна быть мощная организация, чтобы обеспечить такую съемку и такой качественный монтаж. Ведь нужно иметь не только двух хороших и почти профессиональных операторов. Может быть, даже профессиональных – не мне, дилетанту, об этом судить. Но оценить вложенные средства я могу. Нужно было иметь в своем распоряжении еще и двух водителей, которые сумеют в сложной дорожной обстановке соблюсти дистанцию, когда одна машина чуть не «бодает» бампером идущую впереди, а вторая почти упирается ей в багажник. И не застрять в своем ряду, когда другой ряд движется, и не обогнать, когда приходит в движение твой ряд. А это, как понимает любой, кто передвигается на колесах по Москве, требует чрезвычайно высокого уровня водительского мастерства.
Я лично с водителем такого уровня встречался только один раз. Это был инструктор экстремального вождения в системе подготовки спецназа ГРУ. Я сам водитель неплохой, и даже, может быть, обращаюсь с автомобилем лучше большинства из тех, кто выезжает на дороги. И со многими дорожными ситуациями справлюсь. Все-таки курс экстремального вождения проходил трижды по разным направлениям подготовки. Но того уровня, что демонстрировал нам инструктор, я показать никогда не смогу. Нужно иметь особый талант и особые наработанные навыки. Наверное, два водителя, что везли операторов и преследовали мою машину, подобным талантом обладали. Они ехали так аккуратно и не вляпались ни в один дорожный скандал, что я не сумел их засечь, хотя и не стремился в нормальной, мирной городской обстановке контролировать дорогу позади багажника своей автомашины.
Но память военного разведчика обычно сама по себе регистрирует любое повторение, что происходит рядом с ним. Несколько раз попалась на глаза машина, и память это фиксирует. Мои преследователи, видимо, мне не попадались, из чего можно сделать вывод, что они знали, кого снимают, и потому держались предельно осторожно. Моя память их не «сфотографировала». Следовательно, я, зная свои способности, делаю справедливый вывод, что работали против меня профессионалы хорошего уровня и высокой степени подготовки. Едва ли в какой-то частной или криминальной структуре наберется большое количество спецов такого рода. Ну, если парочка в одной и той же структуре, не больше. Из них один – оператор, второй – водитель. В любом случае должен быть и кто-то третий, кто разрабатывал всю комбинацию и просчитывал варианты. Когда спецназ ГРУ готовит какую-то операцию, все расчеты возможных ситуаций ложатся на плечи офицеров оперативного отдела – изощренных, хитрых, изворотливых, битых-перебитых, знающих наперед, в какую переделку сотрудник может попасть. В моей истории расчеты тоже, как мне кажется, должны были быть весьма сложными, и одному человеку все подготовить и выработать тактику конкретных действий было практически невозможно.
Так что же получается, против меня работает некая мощная государственная структура, причем структура федерального уровня, а не какая-то мелкая местечковая?
Это, конечно, лестно. Но что этой структуре от меня нужно? Я задавал себе этот вопрос, понимая, что ответить на него не могу. А могу только предполагать, что случайно по долгу службы коснулся запретной темы, которая вызывает у кого-то очень влиятельного неподдельный интерес. И теперь меня попытаются прижать, чтобы я имел возможность стать мягким и покладистым, готовым оказать любую услугу... Впрочем, я и раньше бабулек в автобус и в трамвай подсаживал, и теперь этим не брезгую, хотя общественным транспортом пользуюсь редко. А если серьезно, то точно так же, как раньше, я понимаю, что есть такое понятие, как государственная тайна, и вынужден буду следовать распоряжениям лиц, эту тайну охраняющих. Единственное, как можно отреагировать на внимание к себе людей, которых об этом не просили, – только взрывом собственных эмоций. А мои эмоции взрываются вместе с кулаками, и это бывает опасным явлением...
* * *
Нервное напряжение хорошо сбрасывает интенсивная пробежка. Кстати, это не шутка, это многократно проверенный опытным путем психологический опыт. Пробежка же, кстати, неплохо помогает понять, контролирует ли кто-то мои передвижения, или этот контроль осуществляется только тогда, когда я оказываюсь в Москве. По крайней мере, во время пробежки, например, через лес спрятаться и осмотреться вокруг – дело в моей ситуации обязательное. Это на случай, если возникнет необходимость в какой-то момент постараться уйти так, чтобы никто без моего подробного объяснения не догадался, что я вообще ушел. И не понял, каким образом я это сделал, и в какую сторону – вправо, влево, вверх, вниз, прямо или назад, и с какими намерениями. Наша служба такая, что командование обычно доверяет нам работать, исходя из обстановки. И эта привычка проявляется не только во время конкретной операции, и вообще не только в службе.
Я переоделся в спортивный костюм и вышел из дома. Правда, не на деревенскую улицу, как обычно, а, пройдя через огород, перепрыгнул через прясло и побежал вдоль много лет уже не засеваемого поля до ближайшего березового колка. Почва под ногами была неровной; когда-то, много лет назад, ее перепахали, сделали борозды, но потом даже не боронили, и все поле так и осталось состоящим из высоких, заросших борозд. Но в поле я не углублялся, чтобы не покалечить себе ноги, предпочитая бежать вдоль огородов. Здесь время от времени траву скашивали, чтобы оградить от возможных лесных и полевых пожаров, и бежать мне ничто не мешало. Я, естественно, не прятался. Если кому-то хочется считать, что я решил прятаться, пусть так считает. Но тогда пусть и следит за мной. А тот, кто пойдет за мной по следу, вынужден будет мне показаться. Мне было бы любопытно посмотреть на такого человека.
