Ждать пришлось долго. За время ожидания я вполне успел бы пообедать. Я даже допустил, что конвоиры проявили собственную инициативу, вытащив меня из камеры раньше времени, а сам следователь как раз и ждал, когда закончится обед. Я боролся с желанием испытать свои пальцы на сетке-рабице, и пока мне это удавалось.
Наконец из коридора донеслись шаги нескольких человек. Они остановились напротив двери в кабинет, где я мучился от скуки. Послышались отдельные реплики. Я сразу выделил голос Воронца и голоса моих конвоиров. Те, что пришли со старшим следователем, молчали. А, судя по шагам, пришло двое. По мою, полагаю, душу. Не новые ли обвинения мне желают предъявить? Может быть, Воронец отыскал кого-то из свидетелей происшествия на дороге? Может быть, еще кто-то снимал? Тогда мне, возможно, и пригодится умение вырывать сетку-рабицу. Впрочем, относительно умения я явно погорячился. Если не пробовал, значит, говорить так права не имею.
Если нет новой видеозаписи, на свидетелей Воронец полагаться не может. И я буду только рад, если опознание будет проводиться так же, как в первый раз. Похож внешне – это не доказательство. Волосы примерно одного цвета, причем русые, – это тоже не доказательство. На опознании все остальные были на меня не похожи, и естественно, что убежавший от драки молодой чеченец указал на меня. Одинаковый рост тоже ничего не дает. И у меня будет возможность опротестовать такое опознание. В суде, во время получения санкции на арест, я возражений не высказал, поскольку меня никто и не спрашивал. И адвокат попался дурак дураком. Когда будет хороший адвокат, тогда я и выскажусь.
Дверь открылась. Я поднялся с места, привычный к тому, чтобы вставать, когда в комнату входит старший по званию. Первым вошел старший следователь по особо важным делам Воронец, за ним – капитан Магомедов, с которым я мельком познакомился у генерала Лукьянова; за Магомедовым появилось новое действующее лицо, и я уже по его хитрой самодовольной физиономии определил, что это и есть адвокат, о котором я только что думал. Легок на помине...
– Заждался, капитан? – спросил Воронец, усаживаясь за стол против меня.
Тут же дверь, едва успев закрыться, распахнулась, и тот «вертухай», которого я признал весельчаком, занес два стула. Видимо, для Магомедова и для адвоката.
– Мне что в камере ждать, что здесь, разницы мало, – кисло ответил я, никак не показывая, что знаком с капитаном Магомедовым.
– Я приказал привести тебя сразу после обеда, – объяснил старший следователь.
– А меня мои лучшие друзья привели за несколько минут до обеда, – посмотрел я на «вертухая», расставлявшего стулья у стены.
Тот в ответ стрельнул в меня радостным взглядом – обрадовался, что теперь есть за что приложиться к физиономии арестованного кулаком. Он еще не понимал, чему радуется...
– Так ты даже не пообедал?
– Ничего страшного. Мне обещали этот самый обед завтра доставить.
Я снова посмотрел на «вертухая». Он веселился все сильнее. Дурак. Я даже с наручниками на руках их обоих так отделаю, что ни того, ни другого жены не признают.
– Думаю, им придется самим твой обед съесть, поскольку у нас появились новые данные, которые, кажется, снимают с тебя вину.
Очередной взгляд на «вертухая» показал, что улыбаться он перестал, а во взгляде даже мелькнула растерянность. Огорчился мужик, что его намерениям не дано осуществиться. Да ладно, может не переживать. Не я, так другой добрый человек найдется. Такая физиономия от рождения до смерти мечтает о встрече с увесистым кирпичом.
– Оцените, товарищ полковник, мое поведение, – сказал я лениво. – Оно косвенно тоже служит доказательством моей невиновности. Я ведь даже не спрашиваю, какие данные появились. Понимаете, почему?
– Почему?
– Потому что я ждал появления таких данных. В моем понимании справедливости, они должны были прийти со стороны, даже без моего активного участия. Что-то должно было открыться в ходе следствия, что поставит все на свои места. Возможно, настоящий преступник найдется, возможно, еще что-то... Но я был уверен, и потому не сильно волновался.
– Ладно. Это все разговоры. А пока... Вот, познакомься. Капитан Магомедов представляет откуда-то появившийся «Комитет взаимопомощи участников локальных военных конфликтов». Я про такой комитет не слышал, но запросил данные из «Госреестра»; оказывается, он только-только зарегистрирован. И ты, наверное, первый их клиент.
– Первый, – с мрачной от природы улыбкой согласился Магомедов. – Надеюсь, что не последний...
– Я очень счастлив, – согласился я. – Тем более что в госпиталь сегодня я уже опоздал.
– Кстати, Комитет предоставил тебе своего адвоката. Тебе придется с ним плотно поработать, поскольку ты все равно остаешься главным подозреваемым. Твой адвокат начал свою деятельность с исследования твоих передвижений в день совершения преступления. И оказалось, что в момент убийства ты был еще в госпитале, что подтверждают данные с ленты энцефалограммы. Аппарат регистрирует время автоматически. В госпитале подтвердили, что время было проставлено аппаратом. Таким образом, у тебя, капитан, появилось почти стопроцентное алиби. Лишь я один в это алиби не верю, потому что все вы в ГРУ слишком умные, чтобы просто так подставиться. Но, думаю, мои аргументы не сумеют убедить судью. Сейчас едем в суд. Я сам выступаю с ходатайством заменить тебе арест на подписку о невыезде. Он распространяется также на Московскую область, поскольку ты в настоящее время проживаешь в деревне и не имеешь своей жилплощади в столице. Тебя такое положение вещей устроит?
– Отчасти, – согласился я. – Устроит на первое время. Относительно компенсации за моральный вред я поговорю с адвокатом. Что он посоветует...
Я сделал легкий поклон в сторону адвоката, с которым еще и познакомиться не успел.
Старший следователь по особо важным делам, кажется, за эти слова готов был меня расстрелять. И расстрелял бы, будь мы наедине. Капитан Магомедов с адвокатом ему сильно мешали. Воронец сам сказал, что, если все получится так, как я считаю, его премии лишат. А он, похоже, из тех людей, кто за три рубля змею укусит...
* * *
Дело осталось за малым, после этого должна была начаться серьезная подготовка к моему освобождению. К сожалению, Воронец не оставлял меня наедине с капитаном Магомедовым, и мы не имели возможности обговорить варианты. Но Магомедов вел себя спокойно, и потому я тоже не суетился.
В суд поехали уже без наручников и без «вертухаев», которых полковник Воронец «сгонял» в камеру, чтобы принесли пакет с моими туалетными принадлежностями, и отпустил. По Москве «Газель» передвигалась еще хуже, чем по деревне, хотя на асфальте водитель мог бы чувствовать себя увереннее и смело рассчитывать, что машина не развалится от тряски. Тем не менее мы все же сумели доехать до того же здания суда, которое посещали утром. Уже в вестибюле нам навстречу попался адвокат, который присутствовал на утреннем заседании. Чувствуя свою значимость, он спросил, заранее надеясь на отрицательный ответ:
