– Может быть, ваше величество, даже полное поражение… – поклонился эделинг. – Слишком много здесь собралось наших людей, слишком сильна была бы их ярость, и слишком неожиданным для вас был бы удар.
Карл прозорливо промолчал о том, что возможность такого удара рассматривалась на малом совете. И люди Бернара, с одной стороны, и люди дю Ратье, с другой, полностью ориентированы на предупреждение всяких неожиданностей. Любое скопление агрессивных людей сразу становилось известно королю. Любые попытки подбить народ на провокацию быстро и без шума пресекались. А в одном из купеческих складов Хаммабурга имелся достаточно обширный подвал без окон, где уже немало поработали три королевских палача, проводя допросы слишком говорливых людей. Карл, при всей его открытости характера и внешнем добродушии, всегда считал, что открытыми должны быть только открытые дела, но рядом с ними обязательно присутствуют и дела такие, которые хранятся в строгой тайне.
– А смог бы их удержать, если бы с вами произошел тот несчастный случай, скажем, эделинг Кнесслер? – король, как всегда, стремился вникнуть в мелочи, из которых собирается большое и цельное мнение.
– Даже если бы он захотел, ваше величество, – честно ответил Аббио, – это оказалось бы не в его силах. Народ был бы разгневан. А разгневанный народ – это толпа, которая подчиняется одному стадному инстинкту. В данном случае этим инстинктом стал бы гнев. Это, как в сражении: один рвется вперед и своей храбростью заражает других, другой бежит с поля боя и своей трусостью вызывает у других панику. Инстинктом толпы управлять достаточно сложно. Но я не уверен, что Кнесслер, если бы ему доложили, что я убит королевскими солдатами, захотел бы противиться восстанию. Он, как хозяин здешних земель, приглашая меня по вашей просьбе для участия в турнире, дал мне гарантию безопасности своей честью. Кроме того, он посчитал бы себя следующим на очереди…
– Благодарю хотя бы за откровенность. Не каждый честно скажет королю положение вещей. Но что выигрывает от этого Дания?
– Все, ваше величество, – констатировал аббат. – Готфрид спокойно делает то, что ему хочется делать, в то время, когда вы увязнете в Саксонии.
– А что ему хочется делать?
– А хочется Готфриду захватить земли княжества бодричей и оставить, таким образом, участок суши, связывающий его с Европой, материковые земли, за собой. Более того, по количеству торговых путей, проходящих через это маленькое княжество, с ним не может сравниться ни одно соседнее государство, не считая, естественно, нашего королевства, которое вообще сравнивать не с чем из-за его обширности. Таким образом, в этой войне датский король не только соблюдает интересы своей безопасности, но и решает значительные экономические проблемы.
– Я согласен. Готфрид имеет прямую выгоду. Понаслышке зная кое-что о характере Сигурда, я могу предположить, что он явился инициатором этой бандитской акции. Что касается моего брата Готфрида, то мне не хочется верить, будто бы король был в курсе дел, которые предположительно, я еще раз повторяю – предположительно! – затеял герцог Трафальбрасс. Это было бы просто недостойно монарха.
– Так, ваше величество, – согласился Алкуин.
– Почти так, – кивнул и Аббио.
– Что значит ваше «почти»?
– Оно говорит только о том, как мало вы знаете Готфрида, и ничего больше. Кроме того, королем, если вы помните, он назвал сам себя. В действительности же он просто дикий и необузданный конунг, убивший или просто отравивший исподтишка своих главных соперников и захвативший верховную власть в стране. Но Готфриду захотелось стать частью большой Европы, и он стал называть себя королем. Конунгу Трафальбрассу и конунгу Гуннару пожаловал титулы герцогов, пьяницам братьям Ксарлуупам подарил по графскому званию. Но в душе он остался все еще конунгом, все тем же необузданным и диким. И способен на все… А удары в спину Готфрид любит особо, прошу вас это учесть, ваше величество, на будущее…
Карл минуту молчал, оценивая сказанное, но не стал просить Аббио подтвердить слова конкретными примерами. Должно быть, сам знал о Готфриде немало правды.
– Теперь давайте будем думать, что приобретают бодричи, если покушение было бы удачным. Ну, естественно, я тогда не смог бы переправиться через Лабу и Годослав получил бы на одну войну меньше. Неужели это решило бы его проблемы?
– У Годослава нет надежды выстоять против Дании, – категорично сказал Алкуин. – Если бы ему дать еще несколько лет, чтобы завершить начатое…
– Что – начатое? – не понял король.
– Годослав предпринял попытку объединить соседние княжества в единый союз. Вернее, постарался вернуть то, что было раньше. И в зимней кампании добился значительного успеха в войне против лютичей. Сумей он объединить свое княжество с княжеством лютичей, и посади на княжение к сорбам своего брата Дражко, имеющего на это спорные права, да еще сумей договориться с князем Бравлином, мы получили бы сильное славянское государство, которое смогло бы сопротивляться не только Дании, но и вам, ваше величество. Сейчас же, повторяю, у Годослава шансов нет.
– Он думал создать что-то вроде государства Само?
[31]
– Примерно.
– Значит, у него государственный ум… Он верно мыслит и действует в правильном направлении. И хорошо, что мы вовремя предприняли этот поход, хотя, помнится, были предложения отложить его на несколько лет, пока… Впрочем, мы говорим сейчас не об этом…
Король не договорил, что поход предлагалось отложить до тех пор, пока не будут уничтожены саксонские эделинги Аббио и Видукинд.
– Есть еще варианты, ваше величество… Я согласен, что у Годослава нет шансов на победу в войне против Дании. Если только сам Годослав не пригласил Готфрида, чтобы с его помощью защититься от франкского короля, – предположил Аббио. – Я слышал, что князь-воевода Дражко недавно посещал Готфрида с посольством, а потом посольство данов вместе с Сигурдом приехало в Рарог.
