– Да неужели? – снова удивился Самсон Африканыч Неофитов, сделав глоток чая.
И Зыбин снова гордо произнес:
– Именно так, сударь вы мой. Наши именитые люди во многих постройках и реконструкциях соборов и церквей принимали участие.
– Например? – быстро спросил Африканыч.
– Например, иконостас, что в Троицкой церкви. Надо вам сказать, весьма замечательный по красоте и богатству. Куплен и сработан он, сударь вы мой, на средства свияжских дворян: кавалерственной дамы Надежды Андреевны Саврасовой, помещицы весьма богатой, орденоносной и в обеих столицах некогда известной, и Никифора Игнатьевича Феоктистова, тогда городничего нашего, царствие им обоим небесное, – тоже быстро ответил летописец-краевед.
– Как вы сказали, Никифора Игнатьевича Феоктистова? – мягко и весьма осторожно переспросил старика Африканыч.
– Все верно, сударь вы мой: Никифора Игнатьевича Феоктистова, бывшего нашего последнего городничего, потому как в одна тысяча восемьсот шестьдесят втором году таковую должность уже отменили, – кивнул Зыбин. – А к чему вы это спросили?
– К тому, что я немного знаком с Ильей Никифоровичем Феоктистовым, – несмело произнес Африканыч.
– А-а, с этим! – как-то пренебрежительно произнес летописец-краевед, отведя взгляд в сторону. – Так это сынок ихний будет, Никифора-то Игнатьича…
– Да вы что! – воскликнул Африканыч.
– Точно так, – подтвердил старик.
– Правда, достойнейший человек, этот Илья Никифорович? – спросил Африканыч и посмотрел на Зыбина так же внимательно, как смотрят дети на взрослых, когда им от них что-то надобно.
– Нет, не правда, сударь вы мой, – почти с гневом ответил летописец-краевед. – Вы, как изволили выразиться, немного с ним знакомы, а мы, свияжские обыватели, – с избытком! – провел он большим пальцем по шее. – Знаем его как облупленного! На наших глазах, стервец, вырос. На наших глазах и жилою стал несусветной!
– Жилою – это как?
– А так, – рубанул рукою воздух старик. – Жила – и все тут! Скупердяй, каких еще свет не видывал.
– Ну, возможно, вы и правы, – осторожно заметил Самсон Африканыч. – Илья Никифорович, конечно, отличается некоторой скаредностью, но все в городе его чтят и уважают…
– Некоторой?! – старик не дал даже договорить своему гостю и собеседнику. – Не-ет, не некоторой, как вы изволили выразиться, скаредностью, но самой что ни на есть огромною и неизбывной!
– Да что вы! – уже по привычке спросил Африканыч.
– Именно так-с, сударь вы мой! – заверил гостя летописец-краевед. – На похороны родного батюшки, царствие ему небесное, денег пожалел! А ведь уже тогда мильонщиком был!
– Ах ты! – вскинул руками Африканыч, негодуя. – Ну, коли, конечно, так, то, стало быть, возразить нечем…
– Так оно и есть! – распалялся старик дальше. – А как он сделал себе эти мильоны, вы знаете?
– Не имею понятия, – ответил Африканыч.
– Да уж, доложу я вам, сударь вы мой, не трудами праведными мильоны у него случились, а единственно лукавством и мошенничеством, – проговорил, возмущенно шевеля седыми кустистыми бровям, летописец-краевед. – Это он ныне знатный промышленник и коммерсант, а ранее, покуда в уезде нашем проживал, так первее его махинатора и плута и не было николи…
– А вы знаете, какими махинациями и плутовством он свои первые мильоны заработал? – посмотрел прямо в глаза старику Африканыч.
– Знаю! – твердо заявил Зыбин.
– Что, и расскажете? – задорно спросил Африканыч.
– А и расскажу, – ответил старик и принялся рассказывать.
Африканыч слушал, не перебивая…
* * *
Родовое имение Феоктистовка в Клянчинской волости уезда Свияжского было небольшим, всего одиннадцать домов да двадцать восемь ревизских душ. Первым насельником починка Феоктистовка был подьячий Феоктист Погорелец, коего указом царя Иоанна Грозного выселили из мятежного Новгорода вместе с иными в земли Казанского царства.
Было у Феоктиста восемь сынов. Старшим был Сысой, от которого пошла фамилия Сысоевых, столь известная ныне в Чебоксарском уезде и в Москве, в частности на Маросейке, где у Сафрона Виссарионовича Сысоева имелся собственный дом в три этажа с портиком коринфского ордена. Вторым сыном был Ширяйка прозвищем Широскул, от какового пошли дворяне Ширяевы и Широскуловы, записанные в Дворянскую книгу Казанской губернии числом сорок четыре. Государевы службы они служили дворянские, но по преимуществу мелкие, и выше провинциальных секретарей да армейских прапорщиков не поднимались. Третий сын прозывался Абросимом, и от него столь же многочисленны пошли Абросимовы, один из которых, Горох Андреевич, дослужился аж до чина секунд-майорского и был застрелен на дуэльном поединке из-за какой-то певички-инженю неким полковником Макуловым, тоже, кстати, выходцем из Свияжского уезду. Четвертого сына Феоктист назвал Селиваном, и от него-то и пошли Феоктистовы-Селивановы, потерявшие через три четверти века вторую фамилию и оставшиеся единственно Феоктистовыми. Они и унаследовали родовое имение Феоктистовка после кончины старшего сына Феоктиста, Сысоя. Пятого сына обозвали просто – Пятой. От него пошел военный род Пятых, кои сделались потомственными офицерами и заполучили многие военные чины и звания, а Истома Иванович Пятой дослужился при Екатерине Первой до чина генерал-поручика и по выходу в отставку поселился в своем имении в Малороссии, где и по сей день его отпрыски проживают в счастии и большом довольствии. Шестого сына Феоктист прозвал Истомой. От него пошли дворяне Истомины, служившие многим государям российским в чинах статских и военных, а Павел Иванович Истомин, известный дипломат и политикус, имел чин действительного тайного советника и был вхож в покои государя Петра Федоровича без всякого докладу. Седьмого сына звали Фрол. Он зачал род Фроловых, каковые, по большей части, служили дворянские службы в городах губернских в чинах судейских да прокурорских, однако выше чина статского советника да жалования орденком святого Станислава никак не поднимались. Да имелся еще восьмой сын, самый меньшой, Ивашка Меньшик, от коего пошли Меньшиковы, выродившиеся из дворян в сословие мещанское и занимающиеся мелкой торговлей.
Особыми чинами до нынешней поры Феоктистовы похвастать не могли. Только подполковник Никифор Игнатьевич Феоктистов, получив контузию в Крымской кампании пятьдесят четвертого года, был назначен свияжским городничим особым распоряжением казанского генерал-губернатора Ираклия Абрамовича Боратынского и исправлял данную должность вплоть до ее упразднения.
Было у городничего Феоктистова четырнадцать душ детей, из коих выжило девять. Из них шестеро – дочки.
А что такое иметь дочерей?
А это значит, что к определенному возрасту у них должно быть хорошее приданое, чтобы они имели в женихах выбор, а главное – не засиделись бы в старых девах, что, несомненно, портит и жизнь, и отравляет характер. Дочки все у городничего были как на подбор – красивенькие, ладненькие, воспитанные и без лишнего жеманству, что мужчинам весьма по нраву. Таковых девиц разбирают сразу: хвать – и будто не было. Это как за грибами ходить: кто первый в лес пришел, тому и грибов полная корзина. Кто же проспал да ушами прохлопал – получи уже срезанные грибницы, поганки да унылые сыроежки, которыми даже червяк брезгует. Одно слово: кто не успел, тот прошляпил.
