На старика, а вернее, в небо поверх его головы уставились невидящие глаза Степана. Рот его был приоткрыт, а на шее зияла длинная глубокая рана.
– Ох, Алла-ах, – протянул старик и, развернувшись, засеменил к дому. Там, набрав трясущимися руками короткий номер, старик почти заорал в трубку: – Милисыю, дайте мине милисыю!
Следственная бригада уголовки приехала на милицейской «Победе» минут через сорок. К этому времени берег озера был полон пацанвы и старух, которые, верно, тоже пытались урвать от сна часы, дарующие пусть не удовольствие, но жизнь.
– Отойдите, граждане, – отгонял от трупа мальчишек и старух участковый уполномоченный Коноваленко. – Ну что вам здесь, медом намазано?
Минибабаев был в своем неизменном сером костюме. Костюм был хороший, московского пошива, с твердыми плечами, узкой талией и брюками со стрелками. Очевидно, этот костюм у Минибабаева был просто один-единственный, ибо откуда у оперативника по уголовным делам на его кутарки может быть два хороших костюма?
Он сел на корточки и долго разглядывал труп, записывая что-то карандашом в свой небольшой блокнот. Затем фотограф сделал несколько снимков трупа на свой «ФЭД», и Степана вытащили из воды. Врач из бригады, поколдовав над телом с четверть часа, потерял к нему всякий интерес и отошел в сторонку со скучающим видом. Он явно не выспался сегодня.
– Что скажете, доктор? – обратился к нему Минибабаев.
– Человеку перерезали горло, – просто ответил тот. – Как барану. Были задеты жизненно важные центры, кровеносная артерия, и вместе с кровью ушла жизнь. Обычно это происходит очень быстро и длится от трех до семи-восьми минут.
– Когда это случилось?
– Этой ночью, часа три-четыре назад. Трупное окоченение началось совсем недавно.
– Еще что-нибудь можете мне сказать? – поднялся с корточек Минибабаев, продолжая писать в блокноте.
– Ну что еще… Рана предположительно нанесена хорошо заточенным ножом с большим лезвием, – ответил доктор. – Сама рана прямая и глубокая, с ровными краями…
– И что это значит?
– Это значит, что удар был нанесен твердой рукой, один раз, и, я бы сказал, весьма хладнокровно, – ответил врач.
– То есть, убийство было спланировано заранее? – поднял взгляд на врача Минибабаев.
– Возможно. – Врач немного помолчал и добавил: – Или убийце уже приходилось делать подобное.
– То есть? – насторожился оперуполномоченный.
– То есть, это сделал профессионал, – ответил доктор.
Карандаш Минибабаева запнулся.
Профессионал? Человек, которому приходилось убивать? Тогда какую опасность для него мог представлять пожилой безобидный рыбак, да еще инвалид войны? Он видел что-то, что ему видеть не полагалось, и поэтому был убит?
Что он мог такого видеть? И где?
Он узнал нечто-то такое, что испугало убийцу, и тот решил разделаться с рыбаком? Вот только, что же такого мог знать обыкновенный рыбак?
Минибабаев перевернул блокнотную страницу и быстро записал на чистом листке:
1. Выяснить максимум возможного про убитого рыбака.
2. Прояснить по минутам, чем занимался убитый в последние дни.
Закончил писать, поднял голову и посмотрел на сторожа:
– Вы первый обнаружили труп?
– Неты, – ответил старик. – Воты, они.
Из-за его спины появились Гешка с Костиком.
– Значит, это вы первые обнаружили труп? – спросил Минибабаев чуть мягче.
– Ага, – ответил Костик.
– Оба?
– Нет, – Костик чуть отступил в сторону и кивнул на Гешку. – Первым был он.
– Та-ак, – протянул оперуполномоченный и посмотрел на мальчишку. – Как тебя зовут?
– Гешка.
– А фамилия?
– Бойко, – ответил Гешка.
– В котором часу ты увидел труп?
– Около шести.
– Ты уверен?
– Да, – ответил Гешка. – Мы с Коськой собрались рыбачить, поэтому я встал сегодня рано.
– Как ты обнаружил труп?
– Искал место получше, вот и нашел, – сказал Гешка.
– А что, ты в первый раз отправился на рыбалку? Не знаешь разве, где лучше на озере клюет? – спросил Минибабаев.
– Самое хорошее место занял Коська, – ответил Гешка и оглянулся на приятеля.
– Хорошо, продолжай.
– Ну, я пошел за камыши. Гляжу, куча какая-то лежит. Сначала подумал, мусор какой, а потом гляжу – дядька. И не дышит…
– Как он лежал?
Гешка непонимающе посмотрел на оперативника.
– Ну, на спине, животе?
– На животе, – сказал Гешка. – Лицом в воду.
– Это ты его перевернул?
– Не-е, – испуганно ответил Гешка.
– А кто?
Гешка пожал плечами.
– Итэ я, – встрял в разговор хромой старик-сторож. – Чтобэ погылядеть, кыто итэ.
– Ну, поглядели? – недовольно спросил Минибабаев.
– Погылядел, – кивнул головой старик. – Сытепан итэ был. Рыбакы. И я пабежалы зывонить в милисыю.
– А следы? – обернулся к Гешке оперуполномоченный. – Не заметил ты каких-нибудь следов?
– Не, – ответил Гешка.
– А ты? – повернулся Минибабаев к Костику.
– Не, не заметил, – ответил тот.
– И вы не заметили? – спросил сторожа оперуполномоченный.
Старик виновато покачал головой. Минибабаев закрыл блокнот и спрятал его в карман. Черт! Второе гиблое дело за три неполных дня. И все на этом проклятом озере!
* * *
Георгий Иосифович Геворгадзе, второй секретарь республиканского комитета компартии Грузии, прилетел в Казань около часу дня. Огромные мешки под глазами говорили о том, что после известия о гибели сына Георгий Иосифович не спал ни часа.
Его встретила на аэродроме машина первого секретаря обкома. Местные партийные шишки хмурили брови и разговаривали вполголоса, как подобает, когда случается большое горе.
– Вы надолго к нам? – поинтересовался старший из местных партийных товарищей.
– Пока не будет найдено… тело сына, – последовал ответ. – Я хочу увезти его с собой.
Партийная шишка понимающе замолчала.
В четырнадцать часов в обкоме партии состоялось внеочередное совещание. На нем присутствовал и Георгий Иосифович. Первый, высказав в его адрес слова соболезнования, объявил, что поиск тела Вахтанга Геворгадзе, единственного сына их дорогого друга и товарища по партии, он берет под личный контроль и призвал всех посодействовать дорогому товарищу из Тбилиси в его тяжком горе. Тотчас был сделан звонок в Министерство внутренних дел республики, после чего гостя заверили, что поиски его сына будут вестись беспрестанно, денно и нощно. После чего секретаря компартии южной республики устроили в обкомовской гостинице в одном из самых лучших номеров, обычно предназначающихся для высоких гостей из Москвы. Горе сделало его на время выше рангом.
