– Да погоди ты благодарить, – махнул на него рукой Валюженич. – Может, ничего еще не выгорит.
– Выгорит, товарищ подполковник, – заверил Валюженича Рахметкул Абдулкаримович.
И оказался прав.
* * *
В больнице пахло карболкой так, что серый костюм опера по уголовным делам Рахметкула Абдулкаримовича Минибабаева пропитался ею до такой степени, что по выходу из больницы его можно было бы принять за больного, проведшего в больничной палате, как минимум, половину жизни.
Главврач, к которому его проводила какая-то тетка, с виду технический работник ведра и швабры, недовольно посмотрел на Минибабаева и нехотя буркнул, что «он в курсе» и что «гражданин из следственных органов может пройти в послеоперационную палату». Он вызвал к себе лечащего врача и сказал, что разрешает «товарищу оперуполномоченному работнику поговорить с больным пять минут, и ни секундой больше». Минибабаев тепло поблагодарил и пошел вместе с врачом по длинным и пропахшим лекарствами коридорам больницы. Потом они остановились перед дверью, врач взял у сестры, сидевшей за столом с лампой, белый халат и, передав его Минибабаеву, дождался, пока он его наденет. А потом произнес:
– Очень вас прошу, товарищ оперуполномоченный, только пять минут. Пациент в крайне тяжелом состоянии.
Минибабаев нетерпеливо кивнул и вошел в палату. Там было всего две койки. На одной находился какой-то небритый дедок с огромными морщинами вместо щек и безостановочно стонал, а на другой лежал с огромным белым тюрбаном вместо головы Жорка Охлябин. Посередине марлевого тюрбана торчал желтоватый нос и немигающе смотрели в потолок два глаза. Рот был приоткрыт и немного скошен в сторону.
– Здравствуйте, – произнес Минибабаев.
– Здас-сте, – ответил дедок и снова застонал.
Охлябин никак не реагировал.
Рахметкул Абдулкаримович осторожно присел на краешек койки Охлябина и сказал:
– Охлябин? Юрий Гаврилович? Вы слышите меня?
Жорка медленно перевел глаза с потолка на посетителя. Он, похоже, его слышал.
– Если вы меня слышите, Юрий Гаврилович, дайте мне какой-нибудь знак, – попросил Минибабаев.
Охлябин в упор смотрел на него. В глазах его явно читалось:
«Глянь на меня повнимательней, мент. Какой, на хрен, я могу подать тебе знак?»
Кажется, оперуполномоченный его понял.
– Ну, моргните, что ли, если вы меня слышите, – сказал Рахметкул Абдулкаримович.
Жорка моргнул.
– Хорошо, – обрадовался Минибабаев. – Я оперуполномоченный районного отдела уголовного розыска Рахметкул Минибабаев. Можно, я задам вам несколько вопросов?
Жорка опустил и поднял веки.
– Кто вас ударил? – с ходу – быка за рога – спросил Рахметкул Абдулкаримович.
Жоркин рот приоткрылся, но оттуда раздалось лишь едва слышимое шипение.
– Я не понял, – сказал Рахметкул Абдулкаримович и наклонился. – Повторите, пожалуйста.
– Ииук, – произнес Жорка.
– Кто? – еще ниже наклонился к нему Минибабаев.
– Авак Ииук, – сказал Жорка.
– Не понимаю, Авак Ииук – это что?
Охлябин продолжал что-то мычать.
– Не понимаю! – начал отчаиваться Минибабаев.
По носу Жорки скатилась капля пота.
– Мааин, – наконец, более-менее отчетливо произнес он.
– Магазин? – переспросил Минибабаев.
Жорка опустил и поднял веки.
– Ага, значит, магазин, – обрадовался Рахметкул Абдулкаримович. – Тебя ударил продавец магазина?
Жорка не моргал.
– Грузчик?
Глаза Охлябина оставались неподвижны.
– Кто-то из покупателей? – продолжал гадать Минибабаев.
Жорка уже буквально сверлил его взглядом.
– Что, заведующий, что ли?
Жорка моргнул аж два раза.
– Заведующий, – раздумчиво повторил Рахметкул Абдулкаримович. – Винного магазина?
– Баэйоо, – произнес Жорка.
– Бакалейного?
Веки Жорки опустились и поднялись.
– Понял, понял, тебя ударил заведующий этого вашего бакалейного магазина. – А за что?
Двери палаты приоткрылись, и показалась голова лечащего врача.
– Простите, но вам пора, – строго произнесла голова.
– Минутку, одну минутку, – возбужденно отмахнулся от него Минибабаев. – За что, Охлябин? За что ударил вас заведующий бакалейным магазином?
– Я иел ео ой ою, – сказал, как мог, Жорка.
– Не понял, еще раз…
Снова открылись двери палаты, и лечащий врач сказал:
– Ваше время вышло, попрошу вас…
– Сейчас! – скорее прорычал, нежели проговорил Минибабаев и наклонился к самому рту Охлябина.
– Я виел ео…
– Вы видели его?
Веки Жорки прикрылись.
– Когда?
– Ой оию…
– Ночью? – спросил Рахметкул Абдулкаримович.
Жоркины веки снова опустились и поднялись.
В палату решительно вошел врач.
– Все, товарищ оперуполномоченный. Попрошу вас выйти. Больной устал, и это…
Минибабаев отмахнулся от него, как от назойливой мухи.
– … может для него плохо кончиться.
– Какой ночью?
И тут догадка пронзила мозг Минибабаева.
Да той самой ночью, когда убили Степана Вострикова.
Все же он спросил у Охлябина:
– Вы видели его той ночью, когда убили Степана Вострикова?
Жорка прикрыл глаза.
– И он нес что-то тяжелое, так?
– Я доложу о вашем поведении вашему руководству, – жестко, глядя на Минибабаева в упор, произнес врач.
Жорка снова прикрыл веки.
– Все, все, доктор, ухожу, – поднялся с Жоркиной постели Рахметкул Абдулкаримович, оторвав, наконец, свой взгляд от глаз Охлябина. У двери он обернулся, снова встретился со взглядом Жорки и произнес:
– Спасибо.
Жорка устало прикрыл веки. Кажется, он улыбался…
* * *
Брать Филипчука решили вечером, когда он будет дома.
Заручившись ордером на арест и обыск, Минибабаев вместе с двумя оперативниками и сержантом милиции приехали в Бутырки в девятом часу вечера. Машину оставили у дома участкового уполномоченного Коноваленко: дескать, пусть со стороны будет казаться, что одни милиционеры приехали к другому милиционеру по своим делам.
