Облава ночлежных домов и хитровских притонов ничего не дала. Медвежатник, поймать которого стало делом чести его сиятельства графа Аристова, затаился, почувствовав, очевидно, что против него стал играть не менее опытный и виртуозный в своем деле человек, чем он сам.
На третий день после крупной карточной игры в особняке князя Гагарина на аудиенцию к Григорию Васильевичу Аристову напросился... сам Савелий Николаевич Родионов. Конечно, граф его принял. Да и как не принять кредитора, коему ты должен двадцать тысяч! Он даже приготовил деньги, чтобы их вернуть, однако Савелий Николаевич решительно отказался их принять.
– Господь с вами! – отмахнулся от протянутой пачки денег Савелий Родионов. – Неужели вы смогли подумать, что я пришел по поводу этого несчастного долга? – Он даже сделал обиженное лицо и добавил: – Поверьте, я абсолютно не тороплю вас возвращать мне долг. И я бы совсем простил вам его, если бы вы на это согласились...
Григорий Аристов вскинул голову, чтобы немедленно отвергнуть предложение нового знакомого, но тот, помолчав до того несколько мгновений, словно собираясь с мыслями, вдруг произнес:
– Причина моего визита заключается совершенно в ином.
– В чем же? – посмотрел прямо в глаза собеседнику Григорий Васильевич.
– Видите ли, – простецки улыбнулся Родионов, – я остался без своего любимого кучера.
– А что случилось? – заинтересованно спросил Аристов.
– Банальнейшая история, даже как-то неудобно обращаться по такому пустячному поводу к столь значительному лицу.
– Вы не стесняйтесь, говорите, – приободрил Аристов.
Родионов немного помедлил, затем продолжил:
– После того как вчера вечером он доставил меня домой, то, по своему обыкновению, заторопился к своей зазнобе. Ну и ненароком задел плечом городового, который, оступившись, угодил прямиком в лужу и перепачкал форму, после чего моего кучера арестовали и препроводили в каталажку. А ведь это недоразумение, поверьте, случилось совершенно без злого умысла. Ну, торопился человек, толкнул другого... Так с кем не бывает?
– Действительно, с кем не бывает, – согласился с Родионовым начальник московского сыска. – Где это случилось?
– На углу Камергерского переулка и Тверской, – с готовностью ответил Савелий Николаевич.
Аристов кивнул, подошел к телефонному аппарату и покрутил ручку:
– Барышня, будьте добры, шестой полицейский участок. Благодарю... Мышкин? Это Аристов говорит. Вчера на углу Камергерского и Тверской был задержан один человек... Как его зовут? – обернулся к Родионову Григорий Васильевич.
– Андрей Мещеряков, – подсказал главному сыскарю Москвы «кожевенный заводчик».
– Мещеряков Андрей. Да... Так ты бы его отпустил, голубчик. Да... Именно так: он нужный нам человек... Это почему же? Вот как? – Аристов с укоризной посмотрел на Савелия Николаевича и покачал головой. – Все равно отпусти. Да. Так надо, голубчик.
Когда граф закончил говорить, то посмотрел на Родионова с еще большей укоризной:
– Знаете, что на самом деле учинил ваш кучер?
Савелий недоуменно повел головой:
– Понятия не имею.
– Он учинил самую настоящую драку. Разбил нос городовому, а квартальному надзирателю так приложил, что того в бесчувственном виде доставили в Екатерининскую лечебницу.
– Я этого не знал, – как показалось тогда Аристову, искренне ответил Савелий Николаевич.
– Слава богу, ничего серьезного: синяки да ушибы. Но даже я ничего бы не смог для вас сделать, случись что посерьезнее...
– Даже не знаю, как вас и благодарить, – в замешательстве произнес «заводчик».
– А никак, – ответил Аристов и тут же спохватился: – Впрочем... Скажите, когда вы намерены снова посетить дом князя Пьера Гагарина? Чтобы поиграть, разумеется, – добавил он.
– В ближайшую субботу, – ответил Родионов.
– Вот и славно. Вы отблагодарите меня, дав возможность отыграться. Идет? – спросил опытный сыскарь, заглядывая Родионову в глаза и не зная того, что перед ним вор, то есть его враг.
– Идет, – легко согласился Родионов.
Аристов подумал, что в субботу он будет аккуратен и осторожен и уж на этот-то раз не проиграется. И оба ошиблись...
Глава 5
ИГРА БЕЗ КОЗЫРЕЙ
– Проезжай, черт, проезжай! – ткнул Мамая городовой. – Неча здесь отсвечивать!
– Чиво? – очнулся Мамай, ни черта еще не понимавший, где он и что с ним произошло.
– Проезжай, говорю, чаплашка хренова, – прикрикнул на него городовой и усмехнулся: – Что, перебрал небось вчера, даже до дому сил не хватило доехать?
– Аха, – Мамай кивнул и скривился от боли, остро резанувшей затылок. Похоже, крепко ему досталось.
– Что, башка трещит? – понимающе произнес городовой. – Так похмелись.
– Аха, – снова ответил Мамай и спросил: – Сыкоко щасэ выремени?
– Четвертый час, – ответил городовой и оглянулся: из здания банка выходила целая процессия во главе с помощником полицеймейстера второй части Самойленко. – Ты это, давай, вали отсюда.
– А чево? – спросил Мамай и посмотрел в сторону банка.
– Не положено здесь, – ответил городовой и важно добавил: – Фартового, вишь, взяли с поличным. В управление щас повезут.
– Какого фартового? – спросил со страхом Мамай, уже понимая, о ком идет речь. Вот шайтан! Ведь говорил же он хозяину о своих нехороших предчувствиях. Не послушал. Что ж теперь делать-то?
– Фартового, то есть вора важного, – пояснил городовой и нахмурился: – Вали, кому сказал! Ежели в кутузку не желаешь.
Мамай, все еще глядя на людей, выходящих из банка, увидел в предрассветной дымке Родионова. Тот шел, держа руки за спиной, понурив голову. Выйдя на улицу, Савелий Николаевич поднял голову, безразлично посмотрел в сторону Мамая и снова уронил голову на грудь. Неизвестно, встретились ли они взглядами – было слишком далеко, – но Мамай понял: в этот раз хозяин вляпался крепко и по полной. И надо что-то делать. Только вот что?
* * *
Директор Департамента полиции его превосходительство действительный статский советник Степан Петрович Белецкий рвал и метал. И было с чего! Шутка ли: бесследно исчезли секретнейшие документы по совместной российско-британской разработке новой боевой техники – бронированной машины на гусеничном ходу под кодовым названием «тэнк». Специалисты и посвященные из Военного министерства и сам министр внутренних дел называли еще ее «сухопутным крейсером». Ни то ни другое название, изредка произносимое в раздраженной речи Белецкого, ничего не говорило Аристову.
