– Нам не нужна ваша старая калоша, – подошел к борту высокий худой человек в шляпе с большими полями, скрывающими глаза, и в белой сорочке с распахнутой грудью. – И товара нам вашего не надо, – на чистом русском языке сказал тощий. – Тем более что у вас его нет.
– Тогда дайте нам пройти! – крикнул ему капитан.
– Дадим, если вы выполните одно наше условие, – спокойно сказал худой, и все его услышали.
– Какое? – спросил капитан.
– У вас на борту есть человек...
– Ах, вот оно что! – воскликнул пристав, выхватывая револьвер.
И тут же с мостика брига раздалась пулеметная очередь. Пристав вскрикнул и схватился за руку: простреленная в нескольких местах, она повисла плетью, пальцы выпустили револьвер, оставшейся болтаться на снуре.
– Мы можем пустить вас ко дну, а можем отпустить с миром, – громко сказал худой. – Выбирайте.
– Кто вам нужен? – стал сдаваться капитан.
Он отвечал за свою команду. Кроме того, у него были серьезные планы на ближайшее десятилетие, и очень не хотелось быть скормленным рыбам в Индийском океане, защищая какого-то каторжанина.
«Уж лучше отставка! Авось не пропаду».
– Родионов Савелий Николаевич, – ответил худой. – Отдайте нам его и следуйте дальше своим курсом.
– Нет, – прохрипел пристав. – Это государственный преступник, и я должен доставить его к месту назначе...
– Помолчите, пристав, – не дал ему договорить капитан. – Вы разве не видите, что у них пушка. Один выстрел в корму, и мы получим сквозную пробоину, а через полчаса будем барахтаться в воде. И, поверьте моему опыту, нам никто не поможет. Прикажите своим... пусть приведут этого Родионова. Видать, важная птица, коли его выручают... вот таким способом.
Когда Савелия Родионова вывели на свет божий, он, едва не теряя сознание, щурился и не видел окружавших его людей. Глаза слезились. Очертания палубной надстройки расплывались, приобретали нечеткие очертания, так бывает, когда смотришь на колышущиеся предметы через жар большого костра.
Потом его куда-то повели, придерживая за руку, дальше он спускался по веревочной лестнице и едва не свалился в воду, оступившись; потом он ощутил под ногами колышущееся дно лодки. Затем снова была веревочная лестница, и чьи-то сильные руки вытянули его на палубу.
– Ну, здравствуй, – услышал он знакомый голос и, вытерев рукавом слезящиеся глаза, посмотрел на того, кто стоял рядом.
– Артур? – спросил Савелий, часто моргая.
– Ну а кто же еще?
– Сработало? – попытался улыбнуться Родионов.
– Не могло не сработать. Я бы тебя все равно выручил, даже если бы мне пришлось отправить их всех на дно.
А потом его шею обвили ласковые руки. И поцелуи. Они покрывали его щеки, лоб, глаза, шею... Лиза, кому же еще! Значит, она здесь, на корабле, вместе с маркизом. А ведь он велел ей дожидаться его в Константинополе.
– Лиза!
– Я, милый. Я с тобой. Теперь не беспокойся ни о чем...
А он и не беспокоится. Он вырвался из клетки. Теперь пусть беспокоятся те, кто его в нее засадил. Пусть кре-епко беспокоятся...
Глаза, наконец, стали привыкать к свету. Он увидел милое, родное лицо Лизаветы, сухую высокую фигуру Артура, стоящего поодаль, и Мамая, переминающегося с ноги на ногу, с улыбкой на рябоватом лице.
«Вельзевул», развернувшись, шел под всеми парусами, держа курс на северо-запад. «Нижний Новгород» уже не был виден: корабли расходились в противоположные стороны. Лишь из-за линии горизонта поднималась тонкая струйка дыма от натужно работающей паровой машины. Но и она скоро скрылась из виду.
Все! Теперь домой.
Часть III
ВИЗИТ НА ХИТРОВКУ
Глава 17
ИЩЕМ КОМПРОМАТ
«...Основной целью деятельности сыскных отделений является негласное расследование и производство дознаний в целях предупреждения и пресечения, раскрытия и преследования преступных деяний общеуголовного характера, путем систематического надзора за преступными и порочными элементами, используя негласную агентуру и наружное наблюдение».
Аристов раздраженно закрыл «Наставления». Как будто он сам не знает об этом! Пишут всяческие инструкции, читать заставляют, – гимназистов, что ли, нашли? Что они там все думают: начальник сыскного отделения не сведущ в своем деле?
Аристов в сердцах швырнул брошюру на стол. Да это унизительно, в конце концов!
Григорий Васильевич поднял телефонную трубку:
– Барышня, соедините меня с охранным отделением... Да. Але? Пал Палыч?... Это Аристов тревожит. Да... Есть немного. Хорошо, давайте. Где? Ну, хорошо... До встречи.
Григорий Аристов положил трубку. Интересно, какой информацией располагает Заварзин? Его филеры месяц ходили за этим Заславским. Верно, чего-нибудь у Пал Палыча на него имеется. Сам же Аристов узнал, что в течение последней недели управляющий Императорским Промышленным банком Борис Яковлевич Заславский дважды нанес визит некоей Екатерине Васильевне Вронской, вдовице. По его данным, Вронская имела открытый дом и слыла в свете львицей, разбившей не одно мужское сердце. Сия особа была на Москве довольно приметна, часто мелькала на страницах светской хроники, и, кажется, из-за нее недавно покончил самоубийством известный актер, так замечательно сыгравший недавно в Художественном театре короля Лира. По слухам, Вронская бросила его именно из-за Заславского. Актер, как водится в их среде, запил с горя, а потом пустил себе пулю в лоб из реквизитного пистолета, зарядив его настоящими пулями. Следствие велось недолго, и было признано, что актер погиб «вследствие выстрела в ротовую полость головы» (от каковой, собственно, остались лишь одни осколки и нижняя челюсть); «выстрел был произведен собственной актерской рукой» (так что дело свелось к простому самоубиению). Кроме того, в крови актера – это показало вскрытие – был обнаружен алкоголь, причем в таких дозах, что любой англичанин или француз, должно быть, давно бы откинул копыта. Актер же, после двухнедельного запоя, был еще в состоянии сыграть роль, добыть где-то настоящих боевых пуль, зарядить реквизитный пистолет, вставить его в рот и найти силы нажать на спусковой крючок.
Самоубиение, чистое самоубиение.
* * *
Ах, что за чудо эти Пресненские пруды!
Излюбленное место гуляний московской публики, особливо в летние вечера и золотые дни ранней осени. А сколько влюбленных пар назначали и назначают под липами свидания! Чтобы потом, прогуливаясь по аллеям и любуясь куртинами с цветами, говорить о своих чувствах и любоваться вершинами Воробьевых гор, навевающих поэтическое настроение.
А как поражали взор виды Девичьего монастыря! Они навевали думы о вечности и любви. К Богу, к праведной жизни, ко всему живому. И юноши читали своим возлюбленным стихи, а возлюбленные отвечали юношам благодарным взором или даже целомудренным поцелуем в щечку.
