* * *
Как только сапожок Кити ступил на мостовую площади, пред ней невесть откуда вырос чумазый человечек в драном чиновничьем мундире и опорках. На его вихрастой голове, несколько лет не знавшей ножниц, чудом держалась фуражка с надорванным козырьком и пятном от кокарды. От бывшего чиновника пахло перегорелой водкой и прошлогодним чесноком.
– Могу ли я вам чем-то помочь, мадам? – с претензией на галантное обхождение спросил оборванец.
– Можете, если сведете меня с кем-нибудь из деловых, – ответила Вронская, стараясь держаться от бывшего чиновника на расстоянии. – Знаете таковых?
– Третий годок обитаю в сих палестинах, так что знаю всех, кто в них вес должный имеет, – быстро заговорил оборванец. – Не извольте беспокоиться, сударыня. Только каков мой интерес, сударыня?
– Четвертной за хлопоты устроит?
– Вполне, сударыня!
Бывший чиновник кивнул, приглашая следовать за ним, и пошел в двух шагах от Вронской немного впереди. Время от времени на их пути возникали из тьмы страшные типы с харями и мордами вместо лиц, но, увидев «своего», снова уходили в туман. Иногда при виде шедшей с оборванцем Кити в их глазах сквозило нечто похожее на удивление. Похожее – потому что удивляться они чему-либо давно перестали.
Хлопали пружинные двери отворяемых лавок и трактиров. Из одного, прямо под ноги Вронской и ее провожатому, вылетел, весь в лохмотьях, оборванец и со всего размаху плюхнулся на мостовую. Полежав какое-то время, он повернулся на спину и пьяно затянул:
Здравствуй, милая, харошая моя-а,
чернобровая-а, поря-адышная-а...
Иногда они проходили мимо групп хитрованцев, одетых еще хуже, нежели Чинуша (так окрестила про себя своего проводника Вронская). Вся эта голытьба группировалась возле торговок с чугунками и корчагами, торгующих бульонкой, зовущейся у хитрованцев «собачьей радостью»: тушеной картошкой с прогорклым салом, коровьей требухой, сомнительного вида жареной колбасой и прочими по большей части протухлыми и испорченными «деликатесами». Возле одной из корчажек Чинуша остановился и судорожно сглотнул:
– Сударыня, не изволите ли пожаловать пятачок? С утра во рту маковой росинки...
Кити вынула из ридикюля портмоне и подала Чинуше гривенник.
– Je vous remercie
[1]
, – ответил Чинуша, выказав некоторое знание французского языка на уровне классической гимназии.
Вронская в ответ просто кивнула.
Кити здесь очень не нравилось. Впрочем, не то слово: Кити было противно. И страшно. Виду она, конечно, не подавала, но ноги казались ватными и отказывались идти, а кроме того, постоянно холодело в животе.
«Черт побери, в самом центре древней столицы, посередь блестящей роскоши миллионных дворцов, и чтобы такое...»
Нет, она, конечно, слышала, что есть в Москве такое место – Хитровка, где живут отбросы общества и всякого рода преступники, но сами «отбросы» она представляла в виде крестьянского вида мужиков, страдающих с похмелья и в виде наказания плетущих лапти. Преступники же виделись ей эдакими отчаянными молодцами в красных шелковых рубахах, сапогах гармошкой и с лихо закрученными усами. В руках у них были окровавленные сабли и дымящиеся после выстрелов пистолеты с длинными дуэльными дулами. В перерывах между губительством душ они пировали с цыганами, с песнями и плясками, и совращали несовершеннолетних маменькиных дочек. На поверку же все оказалось много прозаичней и гаже во сто крат. Но... решение принято. Ничего не поделаешь.
Тем временем Чинуша купил у торговки свернутый рулетом рубец и принялся на ходу жевать, благодарно посматривая на Кити.
Пройдя мимо торговок и лавок, Чинуша остановился возле дома Елизаветы Платоновны Ярошенко, выходящего фасадом на Подколокольный переулок. Низкие окна горели красным, и из-за них и постоянно отворяющейся двери клочками вырывался пар, обрывки разговоров, звучали пьяные песни и слышался звон посуды.
– Мы пришли, – сказал Чинуша и галантно распахнул перед Вронской низкую дверь.
Тотчас в лицо Кити пахнул столб белого пара, а в нос шибанула зловонная смесь запахов сивухи, табачного дыма и помойной тряпки. Екатерина невольно поморщилась.
– Soyez le bienvenu
[2]
, сударыня, в трактир «Каторга»!
– Почему «Каторга»? – тихо спросила Кити. – Неужели нельзя было назвать как-то по-другому?
– Можно было... Только зачем? В своем большинстве его завсегдатаи побывали на каторге, отсюда и названьице. Местечко отчаянное, иначе – это биржа воров и самых отъявленных негодяев, – ответил Чинуша. – Днем это обычная пивнушка, а вот вечером... Впрочем, только здесь вы найдете «деловых», которых вы изволите разыскивать. В других трактирах, «Пересыльном» и «Сибири», таковые не водятся. – Он остро посмотрел на задохнувшуюся от зловония женщину и с некоторым участием спросил: – Так вы по-прежнему собираетесь сюда войти?
– Да, – еле слышно ответила Кити, – собираюсь.
– Тогда – входите, – произнес Чинуша, приоткрывая дверь шире. – И дышите мелко, покуда не привыкнете к здешнему духу. А то запросто чувств лишитесь.
– Боже, – прошептала Кити и, наклонив голову, вошла.
Гомон в кабаке стоял невообразимый. Меж грязных столов сновали неясные фигуры, слышалась брань, лихие песни и звуки расстроенной гармоники. В центре «залы» под визг гармоники и вытье кларнета местного трактирного оркестрика полупьяная набеленная «красотка» отплясывала модный танец качучу.
– Давай, княжна, давай! – слышались громкие возгласы из дальнего конца залы, где сидели «коты» со своими «марухами».
В другом углу трактирные песенники затянули «Кавказскую».
Кто-то протяжно выл, кого-то смачно били, пронзительно звенела разбитая посуда.
Все эти звуки смешивались в голове Кити в общий хаос, и в то же время каждый звук раздавался отдельно и сам по себе, и ни на одном из звуков нельзя было сосредоточить внимание.
Тотчас разболелась голова.
Чинуша же умудрился найти пустой столик и потянул Вронскую за руку:
– Присаживайтесь.
Кити села, стараясь не глядеть по сторонам. Какая-то тетка, как здесь звали кабацких девок независимо от возраста, прошла мимо, виляя задом и нагло пыхнув в лицо Вронской папиросным дымом.
– Продаешь? – подошел к Чинуше один из «котов», кивнув в сторону Кити.
– Не-е, – усмехнувшись, ответил оборванец. – Это дамочка честная, здесь по делу. Мишу Залетного дожидает.
– А по какому такому делу она к Мише? – спросил «кот», оглядывая Кити с ног до головы: так смотрят на дорогой товар, который собираются купить.
