– Сегодня нет, – с видимым сожалением
покачал головой старший наряда. – А что-то давно мы его не выписывали, да,
Славик?
– Пора, пора бы нарушить, Елена
Дмитриевна! – кивнул тот. – Давненько мы к вам не врывались!
– Ну, если вы так просите, я нарушу буквально
на днях, – заиграла глазами Алена, которой, в принципе, было без разницы,
где, с кем и когда кокетничать.
– Договорились!
«Волга» принялась разворачиваться, неуклюже
переваливаясь в пышных сугробах, а Алена, помахав дежурным на прощание, вошла в
подъезд, как всегда, чуть не сломав пальцы на кнопках кодового замка.
Кнопки эти, как и ручка замка, и впрямь были
ужасно тугими, неудобными. Сколько раз Игорь приходил к Алене, шутливо
постанывая и жалобно выставляя скрюченные пальцы, которые якобы переломал,
открывая замок, даже пуговицы расстегнуть не может! Ну, она расстегивала
пуговицы – сначала на его куртке, потом на рубашке, потом – «молнию» на
джинсах, потом...
Игорь, Игорь, Игорь!
Как всегда, при одном только воспоминании о
запахе любимого тела, о жаркой впадинке между шеей и плечом, о прохладной,
шелково-мраморной груди, о железных тисках неутомимых ног, о неразборчивом,
исступленном шепоте в самые горячие минуты, Алена теряла голову, начинала задыхаться
– и слабо соображала, что делает. Рывками поворачивая ключи, открыла замки,
задвинула щеколду и выхватила из-под шубки мобильный телефон, чтобы, забыв о
гордости и осторожности, сейчас же, немедленно позвонить Игорю и в стотысячный
раз сообщить ему то, что он и так давно и, увы, слишком хорошо знал.
Знать-то он, конечно, знал, но...
Алену остановило назойливое тиканье. Ах,
господи ты боже мой, это сигнализация включилась! Кажется, сейчас она исполнит
свое обещание, данное стражам порядка, и снова нарвется на штраф! Надо быстро
позвонить на пульт.
Дошла до аппарата, который стоял на кухне,
набрала номер:
– Это Ярушкина. Снимите охрану, пожалуйста.
– Хорошо.
Звонкий щелчок, означающий, что охрана на
пульте отключена.
Алена попила воды, повесила шубку в шкаф,
сбросила сапоги, надела тапочки и пошла было в комнату, на ходу вызывая на
мобильнике номер Игоря, как вдруг свет в коридоре погас.
В следующее мгновение из темноты протянулось
что-то, показавшееся подвижным сгустком этой темноты, вцепилось в мобильный
телефон, по-прежнему висевший на шее Алены, и выключило его. Но в последних
всплесках света, исходящих от дисплея, она успела увидеть, что это мужская
рука: крупная, с длинными костлявыми пальцами рука с кустиками волосков на
фалангах!.. Потом дисплей погас.
– Тихо, – раздался негромкий, мягкий,
словно ночная темнота, голос. – Тихо, Елена Дмитриевна. Не бойтесь, это я,
Саблин.
Алена прижала руки ко рту. Она не крик давила
– она перепугалась так, что желудок к горлу подкатил. Сейчас как вырвет... Что
за унижение перед этой мягко говорящей тьмой, у которой такие длинные, цепкие
пальцы... эти волоски... Чудилось, ничего ужасней она в жизни не видела!
Она закашлялась, коротко, судорожно сглатывая.
– Да ладно, не дергайтесь, – с легкой
усмешкой сказала тьма. – Ну чего вы так перепугались, а?
И тьма сделала попытку взять Алену под руку,
но это заставило ее взвизгнуть и ринуться в комнату. Больно ударилась о кресло,
споткнулась, ковер скользнул под ногой, Алена рухнула на диван, вцепилась в
подушку, прижала ее к животу, как щит...
Если заорать, услышит сосед из другого
подъезда, Сан Саныч: стенки в доме никакие, даром что «сталинка». Весной Сан
Саныч имел случай убедиться, что у его соседки в квартире чего только не
происходит! Покушались то на хозяйку, то на ее гостей...
[3]
Поэтому сосед сочтет вопли о помощи продолжением прошлого детектива и,
безусловно, придет на помощь.
Если он дома, конечно... Но даже если дома,
пока-а он еще прибежит. К тому же деликатный Сан Саныч отнюдь не вышибет дверь
одним ударом – сначала он будет ломиться в дверь, стучать, суетливо вопрошать:
– Алена, что с вами?
Потом, не дождавшись ответа, Сан Саныч
примется звонить пренеприятнейшему человеку – Льву Муравьеву, своему
закадычному приятелю и бывшему однокласснику, начальнику следственного отдела
городского УВД, тоже одному из активнейших участников майского детектива. Этот
Лев Муравьев, к слову сказать, Алену Дмитриеву терпеть не может. Чувства эти
взаимны. Муравьев наверняка скажет, что писательница с ее закидонами ему жутко
надоела, так что пусть сама разбирается со своими проблемами. Конечно, Сан
Саныч в конце концов убедит его проявить милосердие и прийти на помощь, но
неизвестно, что к тому времени успеет сделать с горемычной писательницей агрессивная
тьма...
Стоп. Алена была, разумеется, еще та
паникерша, однако все же невозможно сделать своей профессией сочинение
детективов и не обладать при этом хоть толикой логики. Вот таку-усенькой
толикой, однако в данном случае хватило и ее.
Если бы этот человек с костлявыми волосатыми
пальцами хотел «сделать неизвестно что», он бы уже сделал это. Однако он не
накидывается на Алену, а ведет себя довольно-таки корректно. Даже сделал
попытку ее под ручку подхватить, и не его вина, что она начала шарахаться из стороны
в сторону, коленку вон зашибла, а коленку эту надо бы беречь, она и так
многажды травмирована, на этой правой коленке у Алены даже случился бурсит три
года назад... Гадость ужасная, и, если бурсит вернется, придется сделать
перерыв и в шейпинге, и в танцах... Ой, нет!
Так. Если пошли воспоминания о шейпинге и
танцах, значит, пациент скорее жив, чем мертв! Эти мысли словно бы протоптали в
мозгу Алены тропку для здравого смысла.
И заодно по этой тропке до нее доехало одно
слово, которое, конечно, было произнесено для того, чтобы успокоить ее, но
сначала потонуло в пучине паники. Это слово было – Саблин.
Саблин! Ее, так сказать, гипотетический
работодатель! А, черт бы тебя подрал...
– Вы – Саблин? – выдохнула она, изо всех
сил стараясь, чтобы голос не дрожал жалобно и предательски, а звучал ну как
минимум с возмущением. – Что все это значит? Что вы делаете в моей
квартире? Почему темно? Как вы сюда попали? Почему не пришли на встречу?
– Угадайте с трех раз, – хмыкнул
Саблин. – Больно надо, чтоб вы меня видели! Сами не доезжаете? Мне ваша
работа нужна, а не наш задушевный треп. Нижний наш – всего лишь большая
деревня, а то вы сами этого не знаете. Мало ли где жизнь нас сведет. Сплю и
вижу, чтоб вы ко мне на шею с поцелуями кидались!
