Некое шевеление во тьме, потом скрипнула,
закрываясь, дверь, отделяющая комнату от коридора. Громыхнула антикварная
щеколда, на которую Алена запирала квартиру изнутри.
Так, они ушли. Вот именно – они. Саблин
оговорился, но Алена и так почувствовала, что тьма была какая-то уж очень...
объемная. Конечно, заказчик явился не один, а с каким-нибудь
громилой-телохранителем.
Итак, гипотетические семь тысяч обернулись
реальными двумя... И еще не факт, что там, в конверте, настоящие деньги. Может
быть, какая-нибудь резаная бумага. И это все, что останется Алене в возмещение
ущерба морального... а также и материального. Квартира, конечно, обчищена
дочиста. Любимые серьги с бриллиантами, которые она так небрежно бросила на
комоде, разумеется, исчезли. И содержимое двух заветных шкатулочек, и
захованные в укромном местечке денежки... Недавно Алена приобрела DVD-плейер –
можно не сомневаться, что и его уже нет. Компьютер у нее старый, ноутбук тоже
не принадлежит к числу образчиков нового поколения, их, может быть, и не
тронули, а вот касаемо одежды... Она недавно купила в любимом магазине
итальянского трикотажа «Гленфилд» кофтенку дивной красоты и два аналогичных
свитера. С ними, стало быть, можно проститься. Сотовый телефон у нее на шее, на
шнуре... ну и на том спасибо, что хоть он у Алены останется, хотя телефон-то
как раз очень простенький, вся ценность в его памяти, там все номера нужные
сохранены...
Внезапно Алена сорвалась с места и подскочила
к окну. Оно выходило во двор, и, если встать коленками на подоконник и хитро
изогнуться, можно увидеть подъезд, и крыльцо, и тех, кто на это крыльцо из ее
подъезда сейчас выйдет. Совершенно точно: Саблин и его охранник не успели еще
спуститься с третьего этажа на первый!
Алена прилипла носом к холодному стеклу.
Подоконник леденил коленки. Для ее заслуженного бурсита сие не полезно... Но
она резонно рассудила, что бурситу гораздо хуже приходится, когда его
обладательница бегает по морозу в коротенькой юбочке и тонких колготках (такое
с Аленой частенько случалось!), а потому продолжала мучиться на подоконнике. И
только когда колени и нос окончательно заледенели, до нее дошло, что Саблин и
его телохранитель должны были выйти во двор как минимум пять минут тому назад.
Что это получается, они до сих пор топчутся под дверью, ожидая, пока Алена ее
за ними замкнет? Ох, и сознательный, ох, и душевный нынче вор и разбойник
пошел! Нет, это вряд ли... Куда более правдоподобно допущение, что Саблин и его
кореш убрались другим путем. Этих пути два – на выбор. Первый: через чердак
перебраться в соседний подъезд и выйти оттуда; второй – исчезнуть из Алениного
подъезда через парадную дверь, выходящую не во двор, а на улицу Ижорскую.
Правда, та дверь заколочена... Однако во время майских приключений один
плохой-нехороший человек ее нарочно расколотил. И хоть статус-кво был потом
восстановлен, хоть дверь забили снова, но ведь то, что один человек наладил,
другой завсегда разломать может...
Впрочем, каким бы путем, через чердак или
через парадное, Саблин и его напарник ни ушли, свидетельствует это лишь о том,
что они очень от Алены берегутся. Неужели и впрямь их пути могут случайно
пересечься в дневной, так сказать, жизни? Но голос Саблина не вызвал у Алены
совершенно никаких ассоциаций, а у нее на голоса (и, кстати, на запахи) очень
хорошая память, не то что на лица. А вот что касается голосов...
Алена нахмурилась, кое-что припомнив. Ладно,
сейчас это не суть важно. Пора уже включить свет и взглянуть в глаза
реальности...
Ее собственные глаза за это время уже успели
попривыкнуть к темноте, так что на свету Алена сначала крепко зажмурилась, а
потом осмотрелась.
Ну что тут можно сказать? Глаза реальности
оказались не насмешливыми, не издевательскими, не злобными, а такими же
вытаращенными от изумления, как у самой Алены. Вытаращились они, когда в
конверте обнаружились две тысячи евро сотенными купюрами и компьютерная дискета
марки «Verbatim». Шкатулочки и тайничок оказались не тронуты, серьги так и
лежали на комоде, свитерки, кофточки и вообще все имущество Алены находилось на
месте. В том числе новый DVD-плейер и старый видеомагнитофон, а также компьютер
с ноутбуком. Короче, Саблин и его приятель ничего не тронули!
Это радовало. Но и настораживало. Твоя зачем,
так сказать, приходила?!
Алена осторожно высунула нос за дверь и
прислушалась. Ей повезло с домом – тишина тут, как правило, царила полная,
разве что доносились неясные, сдержанные звуки из-за надежно укрепленных (почти
сплошь сейфовых) дверей. Алена на цыпочках поднялась наверх, к чердачной двери,
и еще издалека, из-за поворота лестницы, увидела, что висячий замок на месте.
Закрыто. Этим путем никто не мог уйти. Не поленилась сбежать вниз, на первый
этаж, и потыкаться в бывшую парадную. Забито!
Постояла у двери, ведущей во двор, потом
медленно, задумчиво пошла наверх, к себе.
Получалось – что? Получалось, что те двое либо
успели выскочить из подъезда и скрыться с фантастической скоростью, либо
просочились сквозь запертые двери, либо... либо исчезли в одной из одиннадцати
квартир подъезда.
Строго говоря, квартир в нем было двенадцать,
по три на каждом из четырех этажей, однако Алена могла бы спорить на миллион
долларов (или даже евро, поскольку доллар, как известно, падает), что в одной
из этих квартир Саблина и его напарника совершенно точно нет и быть не может.
Их больше нет в квартире Алены Дмитриевой!
Спасибо и на том.
Долги наши, или История жизни Ивана Антоновича Саблина
Я уничтожил ту, которую любил. Я в бегах, как
затравленный зверь. Я потерял все, что имел, я не получил того, что заслужил. Я
преступник, о котором не подозревает правосудие. Я предал человека, которому
обязан всем в жизни.
Я не виноват. Виноват он, этот человек. Все,
что случилось со мной, произошло по вине Гнатюка, я обязан ему всем в моей
жизни, самым счастливым – и самым горьким, невыносимым, и каждое утро,
просыпаясь, каждый вечер, засыпая, каждый полдень, глядя на солнце, я посылаю
проклятия этому извергу, этому исчадию ада, которое однажды возникло в моей
жизни, пересоздало меня по образу своему и подобию, наполнило мою душу новым
содержанием, мою жизнь – новым смыслом, но само же и разрушило меня, низвергло
с высот моего удовлетворенного честолюбия в такие бездны гнусности, раскаяния,
страха и ничтожества, что теперь я лежу на дне своей норы, точно умирающий
зверь, и с ужасом жду, когда меня настигнет месть.
Справедливая месть!
Нет, умирающим зверем меня назвать нельзя. Я –
подыхающая тварь. Других слов по отношению к себе я не заслуживаю. Потому что я
уничтожил ту, которую любил. Предал человека, которому обязан всем, даже и
самой жизнью.
Я буду счастлив, когда он найдет меня, когда
возникнет передо мной и напомнит, что пришло время платить долги.
Кровавые долги.
