Я сначала это принял в штыки. Хирургом быть –
да, это по мне, но косметологом?! Кошмар! Это ж работа только для баб, думал я,
в том смысле, что женские обвисшие мордашки подтягивать недостойно мужчины!
Конечно, я тогда не знал, что «обвисшие мордашки» подтягивают не только
женщины, это раз, во-вторых, что подтягивают не только мордашки, но и суровые
мужские прессы, и статная фигура иной кинозвезды мужского пола – это результат
не только качаний на тренажере, но и работы хирурга. Гнатюк мне все очень
доходчиво объяснил, но главное, чем он меня убедил, это рассказом о развитии
косметологии в Европе и Америке. Как раз девяностые годы начались, Россия,
«задрав штаны», ринулась в цивилизованный мир и стала под него всяко
гримироваться. Косметических клиник создано было – не счесть, но все равно
осторожные жены внезапно разбогатевших «новых русских» и всякие там известные
артистки ездили омолаживаться в Швейцарию и Париж. Правда, с тех пор, как в
этой самой Швейцарии одну нашу знаменитую певицу чуть не уложили в могилу за ее
же собственные несусветные деньги, наиболее разумные дамочки стали поглядывать
и в сторону собственных врачей и наших институтов красоты. Я к тому времени
доучивался в институте и уже потирал руки, ожидая, что вот завтра Гнатюк купит
мне свой салон и я начну-у!..И вот вам здрасте: он вдруг звонит по телефону (он
жил то в Нижнем, то в Хабаровске, но в основном руководил моей жизнью по
прямому, так сказать, проводу) и сообщает, что мне надо срочно заняться
оформлением заграничного паспорта и немедленно после получения диплома (кстати,
его темой Гнатюк был жутко недоволен, но это уже дело десятое!) ехать в Сеул.
Для тех, кто сейчас вытаращил глаза в
точности, как это сделал я в том апреле 1994 года: Сеул – это столица Южной
Кореи. Нет, я это знал, конечно, однако не подозревал, что Южная Корея очень
далеко обошла всех в мире по качеству пластической хирургии. Да, представьте!
Не пижонистый Париж, не чинная Женева, ни крикливый Лос-Анджелес, не дешевые
Афины (там даже самая сложная подтяжка стоит всего тысячу баксов), а тихий,
вежливый Сеул впереди планеты всей в деле восстановления красоты и молодости.
Ну что ж, я послушался Гнатюка (я уже привык
его слушаться беспрекословно) и отбыл в Сеул, порадовавшись, что у меня
отличный английский (опять же – по настоянию моего приемного отца). Прожил я
там четыре года, научился всему, чему следовало, причем мое увлечение биологией
мне немало тут пригодилось, помогло усовершенствовать мое ремесло пластического
хирурга, а потом я прямиком прилетел в Нижний, где Гнатюк обрисовал мне мое
будущее – вернее, то, ради чего он вкладывал деньги в мое образование и мое
обучение этому тонкому, ювелирному, этому живому ремеслу.
* * *
С утра позвонила Инна, и Алена едва узнала
голос подруги – таким он был жалким, несчастным и больным.
– Привет! – прогундосила Инна. – Ты
там как, жива?
– Я-то да, – сообщила
писательница. – А ты?
– Местами, частично. У нас, Тюлениных, такой
грипп образовался – причем откуда ни возьмись! Вроде бы и не общались ни с кем,
а вчера утром у меня горло жуткое, у мужа нос распух, и температура, и озноб...
– То есть что, ветром надуло? –
недоверчиво спросила Алена. – Если не общались ни с кем, откуда гриппу
взяться? Он, сама знаешь, заразная болезнь. А вы, Тюленины, наверное,
простудились просто-напросто. Небось Ленька ходил на речку, на льду лежать, сонных
рыб смотреть, а ты гоняла на лыжах до седьмого пота?
Ничего не сказала Инна, лишь в ответ тяжело
вздохнула. И это было доказательством того, что Алена очень хорошо знает своих
ближайших друзей.
– Ну что ж, – сказала писательница
Дмитриева ехидно. – С наступающим днем рождения тебя, дорогая подружка
Инна! Таким образом, наш банкет откладывается до будущего года. Чувствуется,
ананас придется съесть мне самой. И шарфик розовый я себе подарю. Себе,
любимой, и себе, что характерно, здоровой!
– Это не по-товарищески, Ленка, –
просипела Инна, и Алена поняла, что подруга смертельно обижена. Иначе бы ни за
что не назвала ее этим ненавистным именем! – Мы, Тюленины, не виноваты,
что такой морозяка был. Ну ладно, ананас ты съешь, так и быть, спишем это на
форсмажорные обстоятельства, а шарфик не вздумай износить! Один раз разрешаю
надеть на какую-нибудь чумовую свиданку, а больше – ни-ни! Кроме того, я ведь
нас, Тюлениных, знаю. Через недельку мы уже будем вполне в норме, так что ты
все-таки рассчитывай к нам приехать. Напразднуемся вволю! Это ведь заранее день
рождения нельзя отмечать, а позднее – сколько угодно. Кстати, тут соседи хрюшку
колоть собрались. Помнишь их кровяную колбаску? Грозились снова ее приготовить
и нас угостить. Так что все, что ни делается, все к лучшему!
Алена содрогнулась. Нет ничего на свете
вкуснее кровяной деревенской колбасы с гречневой кашей. И ничего нет страшнее
для девичьей стройности... Причем удержаться от соблазна и не поесть этой
колбаски совершенно невозможно. Но, может, повезет, и Инна с Ленькой проболеют
дольше, чем неделю? И их отпуск кончится, и они будут вынуждены вернуться
домой? И Алене не придется ехать в деревню, чтобы подвергнуться этому жуткому
колбасному искушению?
Хотя, с другой стороны, что им мешает привезти
кровяной колбасы с собой в город? Нет спасенья, нет спасенья...
Удрученная этой мыслью, Алена рассеянно
простилась с подругой, встала из-за компьютера и пошла на кухню выпить кофе. За
несколько минут до того, как позвонила простуженная Инна, наша поденщица
закончила обработку очередной порции романа про многотрудную жизнь Ивана
Антоновича Саблина. Причем в этой части текста ее внимание привлекли две вещи.
Во-первых, название города, где учился в медицинском институте Саблин.
Хабаровск! Удивительное совпадение: с утра пораньше пришло письмо из Хабаровска
с требованием электронного интервью, и, вдобавок ко всему, именно в Хабаровске
какое-то время жил герой заказного романа. Еще во время первого разговора по
телефону Саблин обмолвился, что роман будет печататься в нескольких номерах
газеты, находящейся в неведомом городе. Напрашивается простейший логический
вывод: газета сия называется «Зеленое яблоко», а находится она именно что в
Хабаровске. Ничего особенного: биографическая справка автора – дело вполне
естественное при публикации. Вопрос только, почему этой Нине Корпачевой, заму
редактора «Яблока», нужно было врать Алене и ссылаться на какую-то безумную
популярность ее у читателя? Или первое ко второму, то есть будущая публикация и
это интервью, так-таки не имеют друг к другу никакого отношения?
Странно еще вот что. Почему Саблин так уж
уверен, что эта неведомая газета (ну, предположим, «Зеленое яблоко», без
разницы) непременно захочет опубликовать рукомесло Алены Ярушкиной? Или у него
уговор с редактором? С замом редактора?.. Или просто куплено несколько полос?
Судя по размаху выплат гонорара, деньги для него – не цель, а лишь средство
достижения цели...
