Вопрос первый – почему он назвал ее гномом?
Вопрос второй – какую же роль устроители всей этой интриги с самого начала
отводили вышеназванной писательнице?
В том же самом городе Хабаровске знакомые
журналисты рассказывали Алене о том, как дальневосточники охотятся на тигра.
Выстраивают длинную и узкую ловушку, куда завлекают какой-нибудь сахарной
косточкой собаку. А тигры весьма охочи до собачьего мяса, это их любимое
лакомство. На лай приманки приходит из тайги тигр. Он легко сшибает запор с
дверцы и входит в ловушку. И тут опускается вторая дверца с крепкой задвижкой.
Она находится за спиной тигра. Так что сбить ее он не может. И развернуться в
длинной и узкой, как кишка, ловушке не может тоже. Беснуется, рычит... однако
для него уже все кончено. Приходят охотники, стреляют в него боевыми патронами
– если тигр предназначен на убой, или ампулами со снотворным – если его нужно
отловить для зоопарка или цирка. Как правило, к моменту прихода охотников от
собачки, сыгравшей роль приманки, остаются рожки да ножки... и недогрызенная
сахарная косточка. А впрочем, ее судьба никого уже не заботит. Собачка списана
по статье «Необходимые расходы».
Не по той же ли самой статье списали Гнатюк и
Алина те семь тысяч евро, с помощью которых они заманили в ловушку для
тигра-Саблина глупенькую собачку по кличке Алена Дмитриева? Конечно, косточка
для нее была приготовлена очень, ну о-очень сахарная, но, как говорится, цель
оправдывает средства!
* * *
– Левка! – заорал Дима. – Нет, не
надо! Остановись!
Но было поздно.
В лице Левы не оставалось, как принято
выражаться, ничего человеческого, да и то, что торчало из его расстегнутых штанов,
очень мало напоминало часть нормального мужского тела. Это была как бы
дубинка... Ну да, дубинка, которой запросто можно прикончить человека, если
стукнуть его этой штуковиной по голове.
– Что это?! – тоненьким голоском вдруг
вскричал отец, изумленно уставясь на Леву. – Что это такое?! А ну,
застегни штаны, дурак!
Его крик произвел на Леву впечатление не
большее, чем комариный писк – на боевую машину пехоты. Одним прыжком парень
перемахнул комнату и схватил Раечку в объятия. Мгновение смотрел на нее
совершенно бешеными глазами, а потом оторвал ее от земли (она ведь была
маленькая, а он высоченный) и вцепился в ее рот губами и зубами.
«Он целуется по-другому, не как Димка...» –
вяло, обморочно проплелась в голове Раечки первая и последняя связная мысль, а
потом ей стало понятно, что чувствует, условно говоря, сарделька, когда ее
жуют. Да еще с таким аппетитом!
Что характерно, Лева сардельку, то есть
Раечку, не только жевал, но и мял ее так, словно она была куском пластилина, из
которого Лева желает сделать какую-нибудь затейливую фигурку. Причем на
Раечкином теле уже в минуту не осталось ни одного места, которое не было бы
потискано грубыми Левиными руками. При этом, хватая Раечку, лапая, терзая и
жуя, он издавал совершенно невообразимые стоны, перемежавшиеся рычанием,
которое могло бы распугать целую толпу самых настоящих львов, вышедших на
ночную охоту... вернее, львиц, ибо, как известно, в львиной стае охотятся
именно царицы зверей, ну а царь лежит в уютном уголке, наслаждается красотами
природы и спокойно ждет, когда влюбленные подруги принесут ему его львиную долю.
Впрочем, бог с ними, со львами и львицами!..
В низ Раечкиного живота тыкалось что-то ужасно
твердое. Оно так и норовило пролезть между ее ног, которым вдруг стало странно
холодно. Краешком затуманенного сознания Раечка удивилась, почему замерзли
ноги, хотя на ней толстые «зимние» джинсы, а под них еще колготки поддеты.
Вдруг ее слуха, который был совершенно оглушен
Левиными стонами и рыком, достигли какие-то странные, очень высокие звуки. Пришлось
здорово поднапрячься, чтобы понять, что это крики. Какие-то люди кричали на
разные голоса... вроде бы два голоса были мужские, а один – женский. Но слов
Раечка разобрать все же не могла.
И внезапно что-то странное произошло. Она
оказалась выхвачена из Левиных объятий и куда-то повлечена. Муть перед глазами
слегка рассеялась, и Раечка обнаружила, что теперь ее сжимает в своих объятиях
Димка, который, впрочем, не мнет ее, не тискает и не целует (к сожалению!), а
тащит вон из комнаты.
Раечка повела глазами и увидела отца, который
шел на Леву, держа в руке... о господи! Откуда у отца пистолет?!
Лева под этим натиском пятился к стене, но все
еще провожал Раечку безумным взглядом, и вид у него был такой, словно он
вот-вот наплюет на пистолет и кинется на хозяина дома.
Борис в это время продолжал с закрытыми
глазами биться в кресле: то завязывался уже привычным узлом, то выгибался
крутой дугой, пытаясь тоже расстегнуть «молнию» на джинсах, но в «молнии»,
такое впечатление, что-то заело, поэтому парень все еще выглядел вполне
прилично, хотя вел себя, конечно, чудно.
– Светлана Павловна! – завопил
Димка. – Скорее! Бегите с Раечкой в ванную! Закройтесь на задвижку! Вот,
возьмите нашатырь! Намажьте ей ту руку, на которой духи! Нашатырь –
единственный нейтрализатор феромонов! А потом помойте ей руку с мылом! Скорей!
Нам его долго не удержать! Он сошел с ума! Не убивать же его, на самом-то деле!
С этими словами он одной рукой вырвал из
кресла Свету, которая сидела там, неподвижная и безгласная, глядя на жуткие
телодвижения Левы с тем же покорно-зачарованным выражением, с каким глупые
бандерлоги смотрели на магическую пляску удава Каа, а другой толкнул на нее
Раечку. И обеих женщин затолкал в дверь ванной комнаты, сунув Свете маленький
флакончик.
– Закройтесь изнутри! – крикнул
он. – Скорее, Света! Иначе мы все пропали! Иначе Альфреду Ахатовичу
придется стрелять! И тогда его посадят, имущество конфискуют...
Упоминание о конфискованном имуществе
подействовало на зачарованную Свету, как ледяной душ. Она взвизгнула, резко
надавила на кнопку, фиксирующую замок двери, потом одним махом отвернула
притертую пробку флакона – и по ванной поплыл совершенно омерзительный
аммиачный запах.
Раечка немедленно расчихалась и раскашлялась
до удушья, но ей стало еще хуже, когда Света вылила ей на руку почти полфлакона
нашатыря, а потом на полную катушку открыла горячий кран и засунула Раечкину
руку чуть ни под крутой кипяток.
Раечка забилась, запищала, пытаясь вырваться,
но Света, чудилось, осатанела. Держала ее крепко, терла руку мочалкой что было
сил, а сама тупо приговаривала:
– Боже мой! Это они из-за тебя! Да если бы
меня намазать! Да их бы противоракетная батарея не смогла остановить! Боже мой!
Да если бы меня намазать!..
Раечка от страха, ошеломления, боли не в силах
была ни говорить, ни думать – да и рука горела, как будто ее жгли угольями.
Наконец раздался стук в дверь.
