– И то правда…
Жалейко задумался.
Собственно, прокурорского предписания об арестовании маркиза у них не было. Был сигнал от владельца гостиницы Дворжака, что у него остановился некий граф Ламбер, практически без дорожных вещей, хотя и уверяющий, что приехал из Парижа. Когда Дворжак попросил у него паспорт, граф поначалу не хотел его показывать, но, вынужденный уступить настоятельной просьбе Дворжака, предъявил.
Паспорт оказался на имя французского подданного маркиза Артура де Сорсо. Когда Дворжак спросил его, почему маркиз записался в книге приезжающих графом Ламбером, маркиз ответил, что полное его имя звучит как Артур Жан-Себастьян граф Ламбер маркиз де Сорсо. Это показалось держателю «Европейской» довольно странным, и он сообщил в полицию. А поскольку некий маркиз де Сорсо, аферист и самозваный посланник Французской Республики, был объявлен специальной депешей из Петербурга в розыск, Жалейко, взяв с собой околоточного Хамзина, решил удостоверить личность приезжего из Парижа и проверить, не тот ли это разыскиваемый маркиз лжепосланник.
Оказалось – тот самый! Но он выпрыгнул в окно и был таков. Да, Хамзин совершенно прав. Задерживаться в Варшаве маркиз не будет и, скорее всего, дунет за границу. Стало быть, надо оповестить телеграммами австрийских, германских, бельгийских и прочих коллег. Пусть ловят маркиза, покудова он не натворил делов у них, ибо, судя по всему, этот тип – рыба не из мелких и неприятностей может принести разных и в большом количестве. Но это уже не его забота, а господина полицеймейстера. А его, пристава Жалейко, обязанность – доложить обо всем его высокородию и предложить телеграфировать о законопреступном маркизе начальникам полиций иностранных приграничных городов. А как поступит господин полицеймейстер – это уж его дело…
Вернулся Дворжак:
– Коридорный божится, что ничего не знает относительно женщины, что была в нумере графа. И вообще ее не видел.
– Ничего удивительного, – произнес с сарказмом пристав.
– Он будет наказан, – заверил его Дворжак.
– Это ваше дело.
Повернувшись, Жалейко пошел к выходу. За ним поспешил Хамзин. Здесь, в гостинице «Европейской», делать им было больше нечего.
* * *
– Итак, – Щелкалов посмотрел на старика и женщину, невозмутимо стоящую в углу кабинета и держащую за руку девочку. – Значит, эта женщина представилась вам как «баронесса фон Гольстен»?
– Да, – ответила «бонна».
– И вы поверили?
– Да.
– Почему?
Яков Васильевич подошел к старику:
– Вы когда-нибудь видели в своей жизни баронесс?
– Не доводилось, – признался старик.
– А вы? – обратился он к женщине.
– Тоже не видела.
– Тогда почему вы решили, что она говорит правду? – возмутился Щелкалов.
– Она была хорошо одета, – ответила «бонна». – И от нее пахло… как пахнет от больших господ.
– Ясно, – пристав Щелкалов посмотрел на секретаря, успевает ли тот записывать показания, и продолжил: – И что же она вам сказала?
– Что для представительства ей нужна женщина с ребенком, которая сошла бы за няньку. А ребенок – за ее дочь.
– Что она вам посулила за это?
– Двадцать пять рублей. И сказала еще, что купит нам одежду, которую потом подарит.
Щелкалов отвернулся от женщины и обратился к старику.
– Ну, а вас как она нашла?
– Я не знаю, – пожал тот плечами.
– Расскажите, как вы с ней повстречались.
– Ну-у, она зашла к нам в комнату и спросила, есть ли среди нас бывшие актеры.
– А вы что, актер? – поинтересовался Щелкалов.
– Нет. Но я какое-то время работал сторожем в театре и…
– И потому решили сказать, что вы – бывший актер? – перебил старика Яков Васильевич.
– Да. Понял, что барышня может заплатить.
– Дальше.
– Она попросила меня выйти, и когда мы остались с ней вдвоем, она предложила мне сыграть роль ее отца-барона, – прерывисто вздохнул старик. Похмелье снова начинало мучительно донимать его.
– Вы согласились, – скорее констатировал, нежели спросил пристав Щелкалов.
– Согласился, – утвердительно кивнул старик. – Только сказал, что у меня нет приличной одежды.
– А она?
– А она ответила, что это не вопрос и что одежду она мне купит и потом подарит, а сверх того даст четвертную за работу.
– С какой целью она вас нанимала – она не сказала?
– Нет. Она сказала только, что идет в очень богатый магазин за покупками и для представительства нужно, чтоб ее сопровождали родственники. Мол, неприлично баронессе одной ходить за покупками. Это-де моветон.
– А вы не подумали о том, что для представительства она могла нанять вас и в качестве слуг? – заметил Щелкалов. – Почему ей вдруг хотелось, чтобы ее сопровождали отец и дочь с бонной?
– Не могу знать, – сглотнув, ответил старик.
– Вы тоже не задавали себе такой вопрос? – обратился Яков Васильевич к женщине.
– Нет, а зачем? – пожала плечами «бонна». – Она сказала, что купит мне хорошую одежду и даст денег… Зачем мне еще что-то спрашивать? Чтобы она нашла кого другого вместо меня?
– Действительно, зачем спрашивать лишнего, – усмехнулся Щелкалов. – И задавать глупые вопросы…
Яков Васильевич, конечно, понимал, что все было несколько не так, как пытаются представить старик и женщина с ребенком. Да, возможно, «баронесса» сама выбрала их, или, вернее, выбрала по чьей-то подсказке, о чем женщина и старик могут и не догадываться. Возможно также, что, разговаривая с ними, мошенница не делилась своими намерениями относительно похищения ювелирных изделий. Скорее всего, это так. Но ни старик, ни женщина, выбранная на роль «бонны», не могли не догадываться, что дело здесь нечисто. К тому же, когда «баронесса» отправилась за деньгами, оставив «отца» и «дочку» с «бонной» в качестве залога, ни старик, ни женщина не воспротивились этому и весьма убедительно доиграли свою роль до конца. Следовательно, здесь налицо соучастие в преступлении, а это уже подпадает под Уложение о наказаниях. Щелкалов так и сказал им: мол, соучастие в преступлении налицо, так что он советует не запираться и рассказать все.
– Мы и так все рассказали, – сказала женщина спокойно. – А наказывать или не наказывать нас – право ваше.
И добавила, что терять им, в общем-то, нечего. А ежели каторга, то женщины там не пропадают; уж она отыщет себе ухажера.
Ничего нового они не рассказали и относительно внешности мошенницы. Красива. Стройна. Чистое лицо. Нос с небольшой горбинкой. И опять взгляд – необычный, притягивающий. Вот, собственно, и все.
