Впрочем, опустим детали.
– Ах, – громко воскликнул Африканыч и забился в сладостных конвульсиях. Однако, как истинный джентльмен, несомненно, желающий доставить даме неземную радость, он продолжал свой исступленный процесс, ничуть не сбавляя темпа.
– Как сла-адко, – шептала златокудрая дама пересохшими губами, крепко обхватив его за спину и умело помогая ему в его движениях. – Еще… Умоляю, еще-е-е…
Вскоре протяжное «еще-е-е» переродилось в долгий стон, а затем и в натужный крик. Златокудрая выгнула спину, вздрогнула разок, затем, разом ослабев, с долгим выдохом опустилась на простыни. Ее закрытые от блаженства и неги глаза приоткрылись и с неизбывной благодарностью посмотрели на Неофитова.
– Вы удовлетворены, сударыня? – откинулся на простыни Самсон Африканыч, переводя дыхание.
– Это было просто великолепно, – полушепотом произнесла она. – Я не чувствую своих ног.
– Я старался.
– Я это понимаю и очень оценила.
Златокудрая улыбнулась, показав белые зубки, и уже пристально посмотрела на Неофитова:
– Теперь я понимаю, за что тебя любят женщины.
– И за что же? – довольно улыбнулся Самсон Африканыч.
– За темперамент, – расхохоталась златокудрая. – За темперамент и за то, что ты отдаешь женщине все, все свои силы, – добавила она. – Естественно, получая за это тоже все, что только можно получить от женщины…
– А что можно получить от женщины, кроме ее тела и того, что она считает самым драгоценным? – улыбнулся в ответ Неофитов. – Ну, плюс расположение, разумеется. Неужели есть что-то еще?
– Есть, – ответила златокудрая и, приподнявшись на локте, попыталась взглянуть в глаза Неофитова.
– И что это? – шутливым шепотом спросил Самсон Африканыч, изображая неизбывное удивление.
– Это любовь, – серьезно ответила златокудрая и принялась одеваться.
Процесс одевания затянулся надолго, ибо помимо панталон, нижних юбок, лифов и прочей женской одежной дребедени со всеми этими кружавчиками, ленточками, тесемочками, завязочками и рюшечками надлежало привести в порядок волосы и лицо, чтобы оно не столь сияло довольством. Потому как знающий и опытный человек по такому лицу тотчас определит, что сия дама имела любовные сношения с мужчиной, закончившиеся тем, чем они для дам далеко не всегда заканчиваются. А это, как считала златокудрая, хоть и приятно, но довольно совестно.
Когда процесс приведения себя в порядок все же закончился, дама нежно промурлыкала:
– Так мы еще увидимся?
– Всенепременно, – заверил ее Неофитов, думая в это время о том, что неплохо бы сегодня посетить театр и посмотреть на эту новую приму Виельгорскую, о которой толкует весь Тобольск. Поговаривают, она чудо какая прехорошенькая!
* * *
Самсона Африканыча женщины и в самом деле обожали. И ведь было за что. Напрасно главный обвинитель «червоных валетов», молодой, но весьма опытный товарищ прокурора и магистр уголовного права Николай Валерианович Муравьев считал Неофитова лишь напыщенным бонвиваном и прожигателем жизни. Так он считал, потому что Неофитов отнял у прокурорского обвинителя невесту. Вернее, она сама предпочла Самсона Африканыча, веселого, щедрого и ничего не боящегося, нудному и педантичному «праведнику» Муравьеву.
Африканыч, как звали его друзья, не был простым прожигателем жизни и напыщенным бонвиваном. Он вообще не был напыщенным. Естественно, будучи статным красавцем, весьма образованным и остроумным, щедрым для друзей и женщин, с морем обаяния и элегантной небрежности, которая приобретается после долгих тренировок перед зеркалом, он знал себе цену. И любил жизнь. Но только интересную, с опасностями и удовольствиями. И, конечно, с женщинами. То есть любил жизнь в самых увлекательных ее проявлениях. А иначе пресно, господа!
Кажется, он какое-то время служил в гвардии корнетом, но после смерти отца, дабы принять на себя владение немалым капиталом и приличной недвижимостью, вышел в отставку еще в совершенно юном возрасте и принялся жить. То бишь в его понимании, веселиться и ни в чем себе не отказывать. Именно во исполнение собственного понимания жизни он и попал в веселый дом купеческого сына Кеши Симонова и сделался его завсегдатаем. В доме Симонова на Маросейке он познакомился с великолепным Пашей Шпейером, «князем» Вольдемаром Долгоруковым, картежником-виртуозом Алексеем Васильевичем Огонь-Догановским, Шахом – купцом из Нахичевани по имени Султан Эрганьянц, светским львом Эдмондом Массари, обхаживающим очередную богатую вдовушку, и остальными будущими «червонными валетами». Все они нравились Самсону своим вольнолюбивым характером, веселостью, смелостью и нежеланием делать то, что надлежало людям их положения: то есть служить, зарабатывать награды и чины и кланяться пред властями предержащими.
А какой это был завидный жених, Самсон Неофитов! Два дома на Пречистенке, три деревни в разных губерниях, отцов капитал, еще не полностью промотанный, да еще и сам красавец и умница – разве мало найдется охотниц до такого жениха? Вот и липли к нему барышни да женщины, потому как, несомненно, лучше жить жизнь с богатым, молодым да веселым, нежели с небогатым да старым, пусть и в приличных чинах. Африканыч же связывать себя оковами брака не спешил, жил в собственное удовольствие и резвился вовсю. Уже года через два после его вступления в отцово наследство Самсон Неофитов вполне заслуженно считался на Москве наипервейшим ловеласом, причем слухи о нем в обществе ходили не всегда лестные. Впрочем, это не мешало женщинам интересоваться им, а может, это-то и привлекало. Ведь женщины – существа непредсказуемые. И их, что бы они ни говорили и как бы ни воплощали собой скромность, всегда тянет к мужчинам, в чем-либо растленным, ибо порок есть неотъемлемая часть их женской природы. И с этим, господа, ничего не поделаешь…
Так вот, познакомившись с Самсоном Неофитовым и подпав под чары его непреодолимого обаяния, женщины и девицы в большинстве своем уже не могли обойтись без встреч с ним, в том числе и интимных. Их тянуло к нему неодолимо, потому что они чувствовали в нем сладостный порок. А любовником Самсон был превосходнейшим, вносившим в плотские утехи добрую долю непринужденной игры и романтики. Барышни и дамы, в том числе и замужние, что было особенно пикантно, буквально осаждали его предложениями о встречах. Неофитов даже завел специальную памятную книжку, куда вносил имена своих пассий и время встреч, дабы не заблудиться в чехарде этих нескончаемых рандеву и не попасть впросак, назвав, скажем, Аманду Карловну Машенькой, а Машеньку – милой Аннет. Случалось, он даже вынужден был отказывать в интимных свиданиях, что и его пассии, и ему самому было довольно печально. Однако что делать? Ведь у него на все про все было лишь одно естество, а в сутках всего двадцать четыре часа. Вот ежели бы в сутках было времени поболее, а мужских естеств имелась хотя бы пара, вот тогда…
Впрочем, все это фантазмы, господа, на что у нас с вами просто нет времени.
Надо признать, это начал не он: ну то есть совращать девиц и женщин. Первыми начали именно они.
